Клад Соловья-Разбойника

Исхлестанного Кытлыма втащили обратно в храмовый пристрой и снова заперли. Лежа на животе у стены, он слышал, как с песнями и молитвами змея была торжественно похоронена, в жертву ей принесли священного быка, на внутренностях которого гадал сам главный жрец Суксун. Окончив гаданье, он объявил, что праматерь не простила своего убийцу, и поэтому всех биаров ждут большие несчастья.

— Вы знаете, — говорил Суксуа, — что через семь лун здесь соберутся люди всех ближних и дальних биарских селений, чтоб отпраздновать Великий День Йомалы. Тогда будем решать судьбу Кытлыма.

Кытлыму не удалось уснуть в эту страшную ночь. Но не полыхающая огнем спина, не голод и не жажда были тому причиной. Как только он закрывал глаза, тотчас виделась ему убитая змея, которая сразу же начинала расти, расширяться до огромных размеров и удлиняться до бесконечности. И вот уже из далекого далека, из-за синих холмов, из-за темных лесов неспешно ползло ее ожившее тело; серебристо-голубое и постоянно изменяющееся, оно лениво извивалось между обрывами, шуршало галькой, перекатывало коряги, перемывало желтые пески, сверкало на солнце золотой чешуей волн и мелкой ряби:

Кытлым в ужасе открывал глаза и испуганно вглядывался в непроглядную темень.

— Прости меня. Большая река, — горячим шепотом умолял он. — Прости и поверь, что я не хотел убивать одну из твоих любимых дочерей. Разве я мог нарочно лишить жизни покровительницу своего рода? Разве я мог по злому умыслу причинить горе тебе, которая кормит в оберегает всех живущих биаров? Не мог, это вышло случайно. Поверь, Голубая Змея, я готов принять любое наказание — убей меня, как я убил твою дочь, только на гневайся на моих сородичей, прости всех живущих биаров, не делай им зла, не губи людей моей земли…

Глухой предрассветной порой он услышал негромкий стук в стену.

— Кто здесь? — спросил шепотом.

— Это я, Юма. — послышалось в ответ.

— 3ачем ты пришла? — спросил он недовольно. — Мою семью постигло несчастье. Если жрецы узнают, что ты приходила ко мне, твоей семье тоже будет плохо.

— Не бойся? — ободрила его девушка. — Дозорный спит под дверью, никто ничего не узнает.

— Уходи! — потребовал Кытлым.

— Не гони меня, — попросила Юма. — Мне нужно сказать тебе о многом.

Я пробралась в храм и подслушала разговор жрецов. Ты знаешь, что убийство праматери давно уже не карается смертью. Но главный жрец Суксун настаивает именно на этом — он хочет, чтоб тебя скормили Большой Реке.

— Я согласен с Суксуном, — мрачно сказал Кытлым.

— Не спеши, выслушай. Ты знаешь, что гаданье на внутренностях священного быка проводит жрец Нырб. В этот раз гадал сам Суксун. Во время разговора в храме жрец Нырб заявил, что Суксун неправильно истолковал изменение цвета и запаха. Проще говоря, он обвинил главного жреца в обмане.

— Почему он не сказал это людям нашего рода? — недоверчиво спросил Кытлым.

— Жрецы не ссорятся в присутствии народа, — отвечала Юма, — иначе власть их может пошатнуться.

— О чем бы ни говорило гаданье, я все же убил нашу праматерь.

— Но ты сделал это случайно. Соглашаясь же с Суксуном, ты признаешь свой злой умысел. Признанье в злом умысле против Голубой Змеи может принести биарам более страшные несчастья.

Кытлым помолчал, обдумывав слова Юмы.

— Разве Суксун не понимает этого? — спросил он растерянно.

— Я никогда не говорила тебе… Не хотела омрачать нашей любви…

Она помолчала, собираясь с духом.

— Сын главного жреца Чермоз неслолько раз предлагал мне стать его женой. Он богатый, знатный, все его боятся, но, поверь, что он противен мне, я люблю только тебя.

— Чермоз… — чуть слышно прошептал Кытлым.

— Недавно Суксун сказал, что мое упорство бессмысленно, и рано или поздно я стану женой Чермоза. Я засмеялась в ответ, а он сказал, что очень часто смех маленьких людей оборачивается их большими слезами.

— Жрецы не допустят несправедливости, — не очень уверенно сказал Кытлым.

— Они боятся Суксуна, — горячо возразила Юма, — Ему подвластно все, и он не остановится, пока не добьется своего. Сердце мое говорит, что это он все подстроил! Он затуманил твой разум, он заколдовал твою стрелу. Он погубит тебя, Кытлым, а меня отдаст Чермозу…

Она горестно, безутешно заплакала, а Кытлым, стиснув зубы. припал к стене — но что он мог сделать?

— Ты должен бежать, — заговорила Юма, немного успокоившись. — Я помогу тебе, и мы вдвоем покинем страну биаров.

Кытлым молчал, опасаясь, что девушка снова заплачет.

— Уйдем на Вотскую реку, в Весьякар или еще дальше, воты мирные и добрые, нас примут. Отец мой бывал в их стране, он много рассказывал, от него я знаю дорогу…

— И все биары будут считать Кытлыма трусом? — не выдержал он.

— А разве лучше быть врагом? — не сдавалась Юма. — Если ты останешься, тебя скормят Большой реке, как заклятого недруга всех биаров.

— Не знаю, что тебе ответить, — честно признался Кытлым.

— Тихо! — предупредила девушка. — Кто-то идет сюда. Прощай — до завтра…

Проснувшийся дозорный, зевая и бормоча что-то под нос, обходил храм.

Добравшись до пристроя, он едва не наткнулся на другого дозорного, мирно спавшего под дверью: