Кладбище балалаек

Так вот, в один из нелучших наших с Лёлей периодов, я не выдержал жизни наедине с собой и завёл себе любовницу. И моя мама тут же сломала себе шейку бедра. Как потом выяснилось, произошло это с ней именно в то время, когда мы были в постели. И это ещё не самое страшное, что случилось с моими близкими в период моих попыток обойтись в жизни без Лёли и начать жить как-нибудь поспокойнее и более предсказуемо, что ли. Мама пролежала несколько месяцев, но всё-таки выздоровела, нога у неё, вопреки ожиданиям врачей и их предсказаниям, срослась, и она ходит теперь, как ходила всегда, будто и не было у неё того тяжёлого перелома и тех месяцев. Самое страшное случилось не с мамой. Мама только сообщила мне о случившемся. О чём я всегда вспоминаю с тоской. И всегда неожиданно. И как только я это вспоминаю, у меня исчезает желание не то что жить по-другому, у меня вообще все желания притупляются, остаётся только биологическое ощущение жизни, а больше никаких ощущений не остаётся. И здесь тот случай, когда я, говоря громко и пафосно (но искренне), многое отдал бы за то, чтобы произошедшее со мной впервые, не произошло вообще никогда. Здесь я согласился бы, чтоб первого раза не было. И не нужна мне такая острота чувств и такие впечатления, провалиться бы им.

Я, конечно, опять говорю о Лёле. О том, как она выставила меня в самый первый раз. И о том, что всё отдал бы за то, чтобы этот первый раз пропустить, изъять из прошлого и, естественно, из настоящего. К тому, что меня можно взять и выставить, я тогда ещё не привык и не был к этому подготовлен морально. Я просто не подозревал, что такое возможно. А Лёля мне показала, что возможно и очень легко. И я, оскорблённый и злой, ушёл, думая, что в такой ситуации нужно уходить один раз, если ты мужчина, а не тряпка какая-нибудь. Естественно, в те годы я ещё причислял себя к мужчинам, а не к тряпкам. Идти у меня было куда. И я туда пошёл. То есть поехал. Только чтоб уединиться и побыть самому с собой вдали от Лёли. Чтобы прийти в себя и в какое-нибудь равновесие. Чтобы не наговорить ей незабываемых гадостей. Чтобы не дать, в конце концов, по физиономии. Это было нормальное желание — желание побыть без никого. Я действительно хотел этого, а не чего-либо другого. Но она сама со мной заговорила. Прямо в троллейбусе. Хотя и не была похожа на женщин, пристающих к мужчинам в транспорте с целью извлечения выгоды. А вообще, я не знаю, на кого она была похожа, и на кого не была. Знаю, что посмотрела на меня продолжительно и сказала:

— Что, жена бросила? Или выгнала?

Я не собирался ей отвечать, и тем не менее ответил:

— Выгнала.

Она не утешила меня никоим образом. Она сказала:

— Значит, заработал и заслужил.

И больше ничего не сказала. Пока мы не вышли из троллейбуса. Она, и когда вышли, не сказала, а пошла в другую сторону. Но потом передумала туда идти, вернулась, догнала меня, и спросила:

— У тебя деньги есть?

И я сказал, что какие-то есть.

— Ну, раз какие-то — зайдём в гастроном.

В гастрономе мы купили бутылку красного портвейна. Тогда со спиртным было не особенно хорошо и вольготно, и в винном отделе был только этот портвейн, батареи одинаковых пыльных бутылок, одна к одной, на всех полках. А больше не было ничего. И еды мы тоже купили. Какой — не помню. Но что-то мы ели. Это мне почему-то запомнилось хорошо. То есть, вернее, я не помню, чтобы мы пили портвейн без закуски. Значит, закуска была.

Ну, что произошло после портвейна, ясно. Какой была эта женщина любовницей — тоже помню не очень. Наверно, обыкновенной. Из всей гаммы и палитры возможных чувств, я испытывал к ней чувство благодарности. За то, что заговорила, за то, что не ушла, а пошла и провела со мной время. Всё-таки без неё мне было бы гораздо хуже, и моё желание быть одному было ошибочным, ложным желанием.

А утром приехала мама. Ей позвонила Лёля и попросила, чтоб она привезла меня домой. Мама приехала очень рано. В половине шестого. И конечно, увидела, что я не один. Она сказала:

— Сволочь ты.

Я сказал:

— Почему?

А она сказала:

— Собирайся.

Я собрался. Моя случайная женщина тоже собралась. Быстро и незаметно. И ушла она — незаметно. Во всяком случае, я её ухода не заметил.

По дороге мама всё мне рассказала. Вчера, поздно вечером, Лёля оставила Светку дома и пошла выгулять Дика. Что было моей обязанностью, ежеутренней и ежевечерней. Но меня не было, и она пошла вместо меня. А Светку оставила сидеть в ночной квартире. Почему Лёля не уложила её спать, как обычно, в девять, мне непонятно до сих пор. И Лёле непонятно. Видно, ускользнуло от неё время, и она потеряла с ним связь и чувство его потеряла. А спохватилась — Дик скулит, на улицу просится, и Светка не спит…

Выгулять Дика во дворе на скорую руку Лёле не удалось. Он потащил её через набережную к Днепру. Там Дик любил гулять больше всего. И один подонок снёс Дика…