Кладбище Кроссбоунз

Первым мне вспомнился отец. Мне было тогда двенадцать лет. Я думала, что пришла домой раньше всех, но затем услышала, как на кухне кто-то скребется. Решила, что кошка просится, чтобы ее пустили в дом, но оказалось, это отец. Он лежал на черно-белых плитках пола в костюме и в ботинках. Губы шевелились, но никаких слов я не услышала. Глаза широко раскрыты и устремлены в потолок, будто он узрел некое чудо.

Наверное, я была умным ребенком, потому что тотчас же вызвала «Скорую». Но что-то помешало мне опуститься рядом с ним и постараться его успокоить. Я наблюдала за ним, стоя в дверях, пока не приехали врачи. Жизненный опыт научил держаться на расстоянии.

В следующем кадре возникла мать. Стоит перед зеркалом и любуется собой. После отцовского инсульта жизнь для нее стала гораздо легче. Он навсегда закрыл рот, а на его пенсию вполне можно было прожить. Более того, даже что-то удавалось откладывать, и мать наконец смогла позволить удовлетворить свою страсть к нарядам. Что касается отца, его сил хватало лишь на то, чтобы вставать с инвалидной коляски.

Более того, он даже не мог потопить свое несчастье в выпивке: мать зорко следила за тем, чтобы в доме не было и капли спиртного. Зато его молчание развязало ей язык, и она позволяла себе самые ядовитые замечания. И больше всего доставалось моему брату, как самому одаренному.

В последнем кадре Уилл с конвертом в руке. Брат застыл, глядя на него в ужасе и не решаясь вскрыть. Мать всячески наседала, чтобы он стал лучшим учеником в классе. Однако, получив результаты экзаменов, Уилл словно окаменел. Тогда она выхватила у него из рук конверт. Не иначе как считала, что своим успехом он обязан исключительно ей.

Мой разум наполнился гневом. Я мысленно вела разговоры с покойным отцом, добиваясь от него ответа, как он мог себя прощать. Затем набросилась на мать, отчитывая ее за то, что она заклевала Уилла и это по ее вине он в конце концов сбился с пути. Но самый сильный гнев предназначался мне самой. Я сошлась с Шоном, плохо понимая, что делаю, и чем дольше длились наши отношения, тем больший вред они причиняли мне. Возможно, ничего бы этого не случилось, держись я от Шона как можно дальше.

Он убил девушку с кладбища еще до того, как мы с ним окончательно расстались, хотя я на тот момент несколько недель не разговаривала с ним. Он же прочел роковые письмена на стене и решил выместить свою злость на первой же попавшейся женщине, которая перешла ему дорогу. Из-за меня погибли три женщины, из-за меня Лола сейчас заперта в деревянном ящике.

Я была благодарна, что мой гнев наконец нашел себе выход. Он дал мне силы в течение нескольких часов зубами вести борьбу с путами у меня на запястьях.

Узлы упорно отказывались развязываться, но сами путы слегка ослабели. Кровь побежала по жилам более свободно, и я вновь могла пошевелить пальцами. В борьбе с повязкой появились успехи. Ткань чуть-чуть соскользнула с глаз, и я смогла разглядеть узкие щели между досками ящика. Когда шаги послышались снова, я уже знала, чего ожидать. Мое тело сотрясала дрожь, но если ничего не предпринимать, мы с Лолой закончим жизнь, как Мишель, исполосованные острым ножом.

Услышав, как он возится с засовом над моей головой, я задержала дыхание и представила себе реку, катящую воды по долине; она смывает буквально все на своем пути – машины, деревья, дома. Наверное, когда он открыл крышку, вдохнул накопившийся гнев. На какой-то миг мой гнев, словно газовое облако, отравил его сознание.

Он наклонился, чтобы схватить меня за руку, и в лицо мне ударил резкий запах аммиака. Мне тотчас вспомнилась девушка с кладбища, нашедшая свой конец вдали от родной страны, и Шерил Мартин, корившая себя за то, что не оказала сопротивления, хотя, наверное, могла. Моя беда заключалась в том, что я не знала, с чего начать. Более того, могла ли я тягаться с ним со связанными руками. Моя многострадальная спина больно задела о борт ящика.

Он усадил меня на стул. Мне было слышно, как он ходит по комнате. Я пыталась вычислить, как далеко я могу допрыгнуть со связанными ногами. Он прижал к моим губам металлический стакан. На этот раз вода была теплая, кисловатая и с какой-то песчаной примесью. Один бог ведает, что он там в нее намешал. Какой-нибудь седативный препарат, украденный из больницы.

Жидкость вытекла у меня изо рта, в горло попало лишь несколько капель. Он попытался рукой разжать мне челюсти, и мне стало слышно его сопение. Сердце больно стучало о ребра. Вспомнилась рваная рана на шее Сюзанны Уилкс, незрячим взглядом смотрящей в небо, лежа на мостовой, – и у меня перехватило дыхание. Я резко дернула головой и сумела выдавить из себя несколько фраз:

– Я знаю, что это ты. От нашатыря никакого толку. Я чувствую твой запах.

Услышав, что узнан, он на мгновение застыл на месте. А потом поступил так, как я и надеялась, а именно – ударил меня. Но на этот раз я знала, что это мой последний шанс и его нельзя упустить.