Кладоискатели

Но человеку не дано приоткрыть завесу будущего, не дано предугадать, что ждет его завтра. Мойры – три дочери ночи – ткут его судьбу. Они сидят в белых одеждах на стульях с высокими спинками, на головах венки, в руках веретена. Неустанная их работа сопровождается пением: Клото поет о настоящем, Лахезис – о прошедшем, Антропос – о будущем.

Как все красиво, поэтично и неправдоподобно. А может, мы сами потеряли правильное видение мира? Цивилизация, твердой поступью поспешая вперед, столько же приобрела в понимании мира, сколько потеряла. И греческие мойры, и римские парки потерялись где-то обочь сверкающей дороги. Но им, мудрейшим, до этого и дела нет, знай себе прядут на веретене необходимости. Прекрасная Клото уловила узелок на невидимой пряже. Вроде бы не должен он здесь находиться, и богиня чуткими пальцами принялась распутывать нить судьбы князя Козловского. Ему еще рано думать о смерти.

Посыльным судьбы в нашем случае предстал не Родион Люберов, который, ожидая друга и кляня его за непредсказуемость, торчал в «Белом вепре» или метался по округе, опять же в поисках Матвея. Помощником прекрасной Клото оказался юный панич Ксаверий.

Однако соскользнем с высокопарного тона. Ксаверий видел, как русского офицера запихивали в подвал замка. Он знал также, что батюшка утром навестил своего пленника. О чем они беседовали – неизвестно, только князь за обедом был раздражен до крайности и, не стесняясь присутствия молоденькой русской и ее расплывшейся компаньонки, стал поносить Россию на чем свет стоит. «Аспиды кровососные» – хороша фраза? Княгиня не знала, куда деть глаза, тетка Агата притворилась глухой, а прекрасная Лиза просто обмерла от страха.

– Позвольте вас спросить, ваше сиятельство, чем же так страшно прогневало вас мое отечество?

Ах, лучше бы она не спрашивала этого, Ксаверий помертвел, ожидая худшего, но отец, словно оборотень, превратился в светски любезного человека.

– Я, мадемуазель, говорил аллегорически. Сия риторическая фигура посвящена всему роду людскому, который есть не что иное, как носитель и потатчик пороков. Император Калигула говаривал, что жалеет, что все человечество не имеет одной головы, чтоб отрубить ее разом.

– Что уж он так лют?

– Он тоже говорил аллегорически, – вмешался Ксаверий, а княгиня поспешила перевести разговор на более спокойные темы.

После обеда молодежь отправилась на свою обычную прогулку: вначале шли вокруг дома, полюбовались вырезанными на фасаде фигурами, затем по лестнице спустились в парк. Тропинки были не подметены, Лизонька поддавала опавшие листья носком туфельки, с каждым ударом туфелька поднималась все выше. Павла недовольно закашляла: не пристало так легкомысленно вести себя деве! Ксаверий тоже шуршал листьями, вторил веселому смеху девушки и все не решался приступить к главному, все прикидывал, а не будет ли это предательством по отношению к собственной семье? Все-таки Лизонька – иностранка, да еще русская, стоит ли ее так близко подпускать к тайнам дома Гондлевских?

Дело в том, что Ксаверий решил сообщить Лизе о русском офицере в подвале. Вызвано это было отнюдь не излишней болтливостью. Он не принадлежал к той породе людей, которые физически не в состоянии хранить тайны: они их распирают, дышать свободно не дают. И уж никак не желание помочь несчастному привело Ксаверия к такому решению. После подслушанного в библиотеке разговора княжич решил, что во имя своей любви должен действовать немедленно и рассчитывать только на свои силы. «Ad cogitantum et agendum homo natus est»[28] – учат древние. Мать, при видимой мягкости, была необычайно тверда в решениях, которые касались славы дома Гондлевских. У Ксаверия не было сомнения, что она в конце концов уговорит отца, поэтому единственным способом избавиться от постылой свадьбы было, как ни грубо это звучит, выкурить Лизоньку Сурмилову из замка, и чем скорее, тем лучше.

Пока он не знал, для чего ему нужен сидящий в подвале офицер, но чувствовал, что может такое-этакое в помощь ему образоваться. Девица, к которой он недавно испытывал явную симпатию, теперь была для него «anguis in hebra» – змея в траве, как говорили латиняне, то есть смертельной опасностью. Но даже в мыслях ему было неприятно называть Лизоньку змеей. Она добра, на этом Ксаверий и строил свой план. Конечно, Лизонька постарается облегчить судьбу соотечественника. В тридцати верстах или около того стоит русская армия, она захочет с ней связаться. Там дело закрутится, и, смотришь, Лизонька в сопровождении отряда драгун отбудет на родину.

Лиза сама помогла Ксаверию коснуться щекотливой темы:

– Ваш папенька был так рассержен за обедом. Право, не понимаю, чем мог быть вызван его гнев.

– О, он вполне объясним. Отец схватил человека, которого считает виновным в смерти моего старшего брата Онуфрия. Брат был убит прошлой осенью.

– Это ужасно. Позвольте выразить мое соболезнование. И что же, понадобился целый год, чтоб отыскать убийцу?

– Отец ничего не знает наверняка. Все это только предположение. Этот человек – русский офицер, и сейчас он находится здесь в подвале.