Во-вторых, по случайному совпадению, волжско-татарская часть российского истэблишмента оказалось ближе, чем когда бы то ни было, к принятию решений. Как раз в это время в кремлевских коридорах обсуждался вариант выдвижения главы Татарстана Рустама Минниханова на пост премьер-министра России. Именно эта часть истэблишмента мобилизовала уже полузабытых российским и украинским общественным мнением аксакалов — Минтимера Шаймиева и вслед за ним — Юрия Лужкова. Именно связи руководства Татарстана с российской исламской духовной иерархией позволила изменить повестку дня задуманного Джемилевым курултая крымских татар. А с другой стороны, благодаря той же элитной группе манифестация на Воробьевых горах была выдержана в красном цвете.
Если бы к Владимиру Путину обратился Геннадий Зюганов, он не был бы воспринят как whistleblower. Глава государства, не имеющий внутреннего тяготения к коммунистическим идеалам, был поставлен — не старческими стонами и жалобами, а трезвыми, ясными и честными аргументами — перед тем фактом, что апеллировать Россия должна сейчас именно к этатистскому интернационализму. Ибо это и прямая антитеза национал-анархии, и основа общей идентичности пророссийской среды на Украине — поверх языков и конфессий, и наконец, тот реальный, а не воображаемый «мотор» остро необходимой мобилизации в самой России, в том числе и перед лицом легко прогнозируемого прессинга извне.
Только это исправление «формулы правды» дало тот результат референдума, с которым был вынужден считаться мир. Только интернационалистский императив мог вдохнуть новую энергию в едва сложившееся освободительное движение Восточной Украины. Только подъем этого движения вынудил Запад, и в том числе Белый Дом, признать, вопреки бан-деровским дедушкам, «культурную неоднородность» Украины и вмешаться в ее конституционный процесс.
Алармисты и скептики предупреждали Кремль о том, что присоединение Крыма дает в руки нашим оппонентам очень много карт. Это так и было. Но одно дело — получить в руки карту, а другое — ею воспользоваться.
Правящий истэблишмент отдельных европейских стран воспользовался тем обстоятельством, что вопрос о Крыме расколол «правый край» всего европейского политического класса. На фоне пронизавших СМИ фобий в связи с российской «игрой без правил» самая мощная из партий этого спектра, французский Нацфронт, получил только 7 % голосов на местных выборах после того, как Марин Ле Пен поддержала Россию. Зато вперед вышли традиционные консерваторы-голлисты. Паника, возникшая в ЕНП из-за эксцессов украинского «Правого сектора», сошла на нет: электорат традиционных консерваторов мобилизовался на предубеждениях к России. По существу Россия, присоединив Крым, дала фору европейскому правому мэйнстриму.
Демократический Белый Дом тоже пытался использовать крымский фактор во внутренней политике. Так, вопрос о помощи Украине был «пришпилен» к законопроекту по реформе МВФ. Обама был настроен на выполнение обещаний, данных Китаю, и в том был резон — надо же хотя бы остановить сброс Китаем американских гособлигаций! Но республиканцам нужно было лишний раз продемонстрировать миру слабость правящего режима. И конгрессмены-республиканцы саботировали реформу МВФ. Она была опять отложена, в чем Обаме осталось лишь признаться Си Цзиньпину в Гааге.
Наконец, Турция могла по-разному воспользоваться крымской ситуацией. Украинские аналитики пугали Москву: сейчас, мол, Анкара вступится за крымских татар, и несдобровать Москве. Но для кого как, а для Эрдогана крымскотатарская община — это активный участник либеральных манифестаций на площади Таксим, вместе с национальным телеканалом АТР. Иначе говоря, часть антигосударственной, подрывной массовки Керри-Вестмакотта вместе с курдами и гомосексуалами.
И Эрдоган не стал разыгрывать перед выборами украинскую карту. Напротив, как писали многие турецкие авторы, Эрдоган действовал в стиле Путина и по его примеру. Более того, он предпринял средство, к которому Россия пока ни разу не прибегала — в канун выборов отключил доступ к Twitter и YouTube. И это спокойно пережил фондовый рынок — более того, едва стало известно об убедительной победе правящей АКР, как акции турецких компаний пошли вверх.
Эрдогана хотели убрать со сцены американские экспансионисты из обоих лагерей — консенсус был тот же самый, что и по поводу Путина. Команда Керри разваливала Турцию на части, команда Клинтон взялась пуще прежнего стравливать суннитов с шиитами. Неоконсерваторы были заинтересованы, напротив, в сильной Турции, но обязательно в союзе с Израилем, и поэтому их бы устроило, чтобы Эрдоган уступил место Абдулле Гюлю. Но англо-американская клановая война создала для Эрдогана то же самое «окно возможностей», через который России удалось «пронести» Крым.