Клара и тень

— Действительно, Аннек ему нравилась, — согласился Босх. — Уолберг купил ее в трех картинах: в «Признаниях», в «Приоткрытой двери» и в «Лете». Последнее полотно было неинтерактивным перфомансом. Помнишь то совещание с Бенуа, когда он сказал, что нужно выяснить, какое именно чувство испытывал Уолберг к Аннек?… Нет, не так. Он сказал: «Мы должны бы провести черту между эстетической и эротической страстью господина Уолберга…»

Общий смех (Вуд смеялась меньше) воодушевил его. Его имитация Бенуа тоже пришлась кстати. «Господи, я могу ее рассмешить. Это потрясающе».

Внезапно от радости Босха не осталась и следа — резко, как накатывает неожиданная темнота облачной завесы. Свет исчез с его лица, уголки губ поникли и застыли.

— Бедная Аннек, — выговорил он.

Он запнулся и заморгал, потом обратился к лежащим перед ним бумагам.

— Как бы там ни было, Уолберг сейчас умирает в больнице Беркли, Калифорния. Рак легких. Остальные покупатели тоже не вызывают подозрений: Окомото в Соединенных Штатах, охотится за картинами; Карденас сидит в Колумбии, и его прошлое не менее темно, чем раньше, но он не беспокоил Аннек, когда она выставлялась в «Гирлянде», и ее дублеров тоже… — Он кашлянул и указательным пальцем поискал следующий раздел. — Что же касается широкого круга сумасшедших… По нашим данным, почти все они в больницах или отсиживают срок в тюрьме. Кое-кто остается, как тот англичанин, который обклеил пасквилями фасад «Нового ателье», обвиняя Фонд в торговле детской порнографией…

— А он тут при чем?

— Для иллюстрации в пасквилях он использовал фотографию «Падения цветов».

— А…

— Где он — неизвестно. Но мы продолжаем поиск. И это все про ножку Аннек.

— Отбрасываем ее. Перейдем к Диасу.

— Ну, случай с Брисеидой Канчарес…

— Ее мы тоже во внимание не принимаем. Эта нимфоманка искусства никак не причастна к происшедшему. Больше всего нас интересует то, что она сказала о якобы «нелегалке». Продолжай. — Вуд поигрывала зажигалкой, красивой миниатюрой «Данхилл» из черной стали. Длинные худые пальцы крутили ее, как карту фокусника.

— Друзья Диаса в Нью-Йорке характеризуют его как добросердечного простака. Коллеги по выставке подходят к этому, как ты бы выразилась, более «научно»: по их словам, он — неприспособленный одиночка. Он ни с кем не хотел общаться и предпочитал сам искать развлечения. Кстати, при повторном обыске его нью-йоркской квартиры ничего не обнаружено. Все связано с фотографией, но нет ничего общего с предполагаемой страстью к уничтожению картин или к искусству. В его номере гостиницы на Кирхберг-штрассе мы нашли адрес и телефон Брисеиды в Лейдене, и… обрати внимание… альбом с фотографиями пейзажей, который на самом деле оказался… дневником.

Голова Вуд с шапочкой коротких волос с лаковым блеском повернулась так быстро, что Босху на мгновение показалось, будто череп затрещал. Он поспешил успокоить ее:

— Но никаких улик в нем нет: Диас обычно записывал места, где снимал пейзажи, чтобы снова сфотографировать их при лучшем освещении. Иногда он пишет о Брисеиде или о ком-то из друзей, но всегда о банальных вещах. Пишет еще про свою любовь к природе. Есть даже стишок. И некоторые размышления о работе типа «я в них вижу людей, а не картины». Последняя запись датирована 7 июня. — Он поднял брови. — Сожалею: ничего о нелегале или о нелегалке.

— Блядь.

— Так я и сказал. Но у меня есть и хорошая новость. Мы нашли кафе рядом с гостиницей «Мариотт» здесь, в Вене, где бармен помнит Диаса. Похоже, он захаживал туда после того, как отвозил картины в гостиницу. Бармен говорит, что он заказывал бурбон, редко кто из клиентов так делает, поэтому-то он обратил на него внимание, а еще из-за его американского акцента и темной кожи.

— Нью-Йорк совершенно развратил нашего пейзажного фотографа, — заметила Вуд. Ее пальцы поправляли прическу. Босх заметил, что они двигались, как пальцы медиума: эти мягкие, бесконечно эстетичные движения, так свойственные ей, производились не сознанием Вуд. Сознание Вуд было сосредоточено на словах Босха («Не на тебе, на твоих словах, не обольщайся, старик») с жадностью потерпевшего кораблекрушения, который высматривает в черноте огонек корабля.

— Но есть любопытная деталь, — продолжал он. — Бармен утверждает, что в последний раз видел его в четверг, две недели назад, пятнадцатого июня. Он точно помнит даты из-за другого совпадения: тогда был день рождения какого-то его друга, и он все подготовил, чтобы пораньше закрыть кафе. Говорит, что Диас болтал за стойкой с какой-то незнакомой девушкой — смуглой, худой, симпатичной, сильно накрашенной. Ему показалось, что говорили по-английски. Официанты помнят его смутно, потому что в тот вечер было много посетителей. Девушка и Диас ушли вместе. С тех пор бармен их больше не видел.

— Когда Диас позвонил колумбийской подружке с просьбой об информации о видах на жительство?

— В воскресенье, восемнадцатого июня, так сказала Брисеида.

Профиль Вуд казался выточенным из дерева.

— Три дня: хороший срок для того, чтоб сойтись поближе. Наш друг Оскар сжалился над колумбийкой за меньшее время.