Классические мифы Греции и Рима

Пещера эта имела два выхода; зимой пригревало ее то восходящее, то заходящее солнце, летом свободный ток воздуха давал ей прохладу. Но обитателя пещеры Неоптолем не встретил, а нашел лишь постель из листьев, а возле нее деревянный кубок и очаг. Немного дальше, на солнце, сушились жалкие лохмотья, которыми, по-видимому, перевязывалась гнойная рана. Стало быть, Филоктет жив, и ушел, с больной ногой, недалеко; или вышел он поискать пищи, или достать целебной травы для утоления боли. Чтоб Филоктет не застал их врасплох, Одиссей поставил на страже одного из своих спутников, сам же сообщил Неоптолему план, как удобнее всего овладеть Филоктетом и его стрелами.

Неоптолем должен был играть в этом плане главную роль, Одиссей же – скрываться в засаде. Неоптолема не было в войске ахейцев, когда страдалец был оставлен на острове Лемносе; Одиссей же в случае, если бы узнал его Филоктет, мог подвергнуться великой опасности от его неотвратимых стрел.

– Останься здесь, – сказал Лаэртид сыну Ахилла, – и жди Филоктета; если спросит он, кто ты, скажи ему правду – скрывать ее нет тебе нужды. Но прибавь, что ты возвращаешься из-под Трои на родину, что ахейцы оскорбили тебя, не отдали доспехов Ахилла, а присудили их Одиссею. На меня можешь возвести какое хочешь обвинение, я не обижусь, но горе всем арговянам, если ты не согласишься обмануть на этот раз Филоктета: без стрел его не взять нам Илиона. Употреби все усилия, чтобы завладеть его стрелами; остальное устроится само собою.

Честному, прямодушному юноше не по душе была роль обманщика, он готов был сразиться с героем в открытом бою.

– Юный друг мой, – сказал в ответ ему Одиссей, – силой нельзя с ним бороться, стрелы его не дают промаха, хитрость тут нужна нам да разумное слово. И я в юности ленив был на речи и скор па дело, но научил меня опыт, что мир управляется словом, а не делом. Знай, что только обладая этими стрелами можно разрушить Трою. Последние слова подействовали на славолюбивого юношу; он уступил и принял на себя роль, несогласную с его прямым, откровенным характером.

Одиссей с соглядатаем удалился и оставил Неоптолема с несколькими спутниками. Вскоре увидели они Филоктета: с громкими жалобными воплями брел он к своей пещере.

Увидев чужеземцев, обратился он к ним с такими словами:

– Кто вы, чужеземцы, из какого вы рода, из какой страны прибыли вы на этот негостеприимный берег? Одежда на вас – дорогая мне эллинская одежда, я мог бы понять и речь вашу. Не ужасайтесь при виде меня. дикаря; сжальтесь надо мною. над злосчастным покинутым: говорите, друзьями ли пришли вы ко мне?

Неоптолем открыл ему, что он сын Ахилла и возвращается из-под Трои домой. Радостно воскликнул тогда изумленный страдалец:

– О сладкие звуки эллинской речи! О сын дорогого мне мужа! Любезный мне Ликомедов питомец! Так и ты был под Троей, но ведь не было тебя с нами в походе!

– Стало быть, и ты участвовал в кровавой войне? – спросил Неоптолем.

– Так ты не знаешь, дитя мое, кто перед тобой? Ты и не слышал моего имени, ни разу не слыхал о моих страданиях? Горе мне, злосчастному! – в Элладе не знают о моих мучениях! И враги мои, безбожно покинувшие меня, смеются и хранят молчание, в то время как болезнь моя становится все сильнее и сильнее. О дитя мое, о сын Ахилла, перед тобою Филоктет, обладающий, как ты, вероятно, слыхал, стрелами Геракла. Атриды и вождь кефалленян Одиссей позорно бросили меня в этой пустыне с моей страшной, изъедающей мое тело язвой. Увидев, что после продолжительных страданий я погрузился в сон, радостно поспешили они покинуть меня и оставили лишь две жалкие тряпки и немного пищи, изверги! Как думаешь ты, дитя мое милое, каково было мне пробудиться? Как плакал я и как стенал, когда увидел, что удалились от меня все приведенные мною корабли, и нет ни одного человека, кто бы помог мне в тяжкой болезни! Куда ни обращал я взор, всюду находил лишь горе, всюду видел его в избытке. Однообразные дни проходили за днями; в этой низкой пещере избрал я себе жилище; луком добывал себе пропитание. Застрелю голубя и тащусь за ним со своей больной ногой; также достаю с большим трудом воды из ключа, дров. Но у меня не было огня: я стал ударять камень о камень и ударял до тех пор, пока, с великим трудом, не удалось мне извлечь огонь; жизнь стала с тех пор сноснее, но не утихла болезнь моя. И посмотри, что это за остров! Добровольно не пристает к нему ни один корабельщик: ни гавани нет здесь, ни складочного места, ни гостеприимного крова. Кое-кто заезжал сюда поневоле; всякий выражал мне па словах свое сожаление, давал немного пищи и одежду, но никто не хотел взять меня с собою; десять лет уже томит меня здесь горе и голод, десять лет снедает ненасытная язва. Всему этому причиной Атриды и Одиссеи, да воздадут и им тем же боги!

Глубоко тронут был Неоптолем изображением страданий героя, но он подавил в себе душевное волнение и продолжал исполнять свою роль.

– Да, знаю я этих Атридов и этого Одиссея, и мне они сделали много зла.