Кластер-3

– То-то, смотрю, в стране жуткие проблемы с демографией начались. Немудрено, когда вот так… наворачиваются на поршень. Какие после этого могут быть ещё и дети?! Или вот такие они поэтому и выходят?!

– Нет, господа, как хотите, но мой тонкий эстетический вкус истинного бомжа больше не выдерживает столь грязных намёков на великое и светлое чувство, которое может быть единственное, что ещё отличает нас от животных.

– А ты думаешь – отличает?! Иди вон лучше, полетай ещё немного вокруг унитаза! Муха ты зелёная, а туда же – «тонкий эстетический вкус»! Тьфу! Ещё скажи «элегантный!». Слушай, доцент, а выговори-ка нам слово «денди»! Послушаем, хотя бы как звучит. Слабо?!

Народ и сам чувствовал, что с ним что-то не то происходит. Странное, не такое как всегда. Даже не как с обычными людьми. Былую непробиваемую твердокаменность и спасительное бесчувствие словно рукой сняло. Теперь все страшно рыдали от такой жалостливой душещипательности про козлят и любовь с лепестками до слёз. Словно бы это у них жизнь заново начиналась. Всем очень захотелось почувствовать себя как раньше, в юности, чтобы и жизнь у них опять появилась, или хотя бы показалась мила и хороша, и чтоб жить хоть моментами становилось, допустим, на пол-капельки, но лучше. И чтоб ни одна болотная кочка не смогла бы избежать своей неотвратимо-счастливой участи. Без особого нарушения кислотно-щелочного баланса. Чтоб и до безобразия получилась хороша и после безобразия. А также во время оного.

Тут, откуда ни возьмись, подошёл, как-то странно поблёскивая глазками, один из благодетелей, деградантов, суверенно и демократично, за счёт заведения, преподнёс несколько флаконов волшебной «синеглазки». Уже за просто так преподнёс, ни за что и ни к чему, да ещё и подивился всеобщему похмельному горюшку, так и окатившему его с порога. Вот где ты был, благодетель, раньше?! Мы бы раньше начали страдать.

Менеджер богадельни быстро и толково разобрался в ситуации недавно произошедших похорон, как будто вовсе и не начальником был, а самым настоящим человеком. Он, конечно же, нисколько не рассерчал. Наоборот, даже закусил страдальчески свой жёсткий, словно приклеенный ус и сказал предельно задушевно:

– Хар-роший был малчик… Эх, ну или дэвочка. – И опять блеснул глазиком-пуговичкой, как будто расчувствовался и готов принести соболезнования. Но всё же вовремя остановился. Субординация могла порушиться, тогда приняли бы не за того. Начальника, когда он в добром настроении, можно запросто перепутать с человеком. А на это он пойтить не мог. Однако бомжики на эту мормышку всё равно попались.

Вразнобой замычали от признательности и неожиданности, а также в знак чего-то большего, чем просто согласия с высказыванием их благостного домомучителя. От чего принялись пахнуть ещё интенсивнее, конденсированнее, хоть в цистерну сливай готовую боевую амбру. Номинальный командир здешней эскадрильи взялся целовать слегка сконфуженного барина-благодетеля. Но тот устоял. И опять не рассердился. Даже когда комэск немного измазал его своим подранным и гноящимся носом. Показалось, что бывший авиационный командир и в таком виде оставался тут вроде как бригадир.

Фирмач-даун помялся ещё немного, повернулся и двинулся на выход. Уходил, всё же оборачиваясь, испытующе оглядывая подопечных и ворча что-то на своём научном сленге, а может даже и диалекте. Вслед ему незамедлительно грянуло пока нестройное, но по-прежнему удивительно бессмертное: «Ой, цирроз-цирро-оз, не циррозь меня-а-а!».

– Эх-х, бичи! Давайте-ка опять нарушим этот сволочной кислотно-щелочной баланс?! До того обнаглел, совсем достал! Так что теперь вмажем, как следует!!!

– Пейте, дети, виски-виски И хватайте баб за сиски. – Красиво выпил и некрасиво закусил Толик.

– Сам хватай! Мы уже дохватались в своё время, да так, что сюда попали. – Уныло признался Норкин, рассматривая стакан с «синеглазкой» на просвет, потом тоже выпил. – Что нам теперь-то с того хватания?!