Клеймённые уродством

— Почему я ее, кстати, не видела когда на улице уже оказались? — я вынырнула из астрала, отрывая Пита от созерцания местности.

— Спектры зрения, особенности истинной расы. Не все отражаешь, забей. — Он потер переносицу.

Парень выглядел сильно загруженным. Даже для сегодняшнего происшествия. Питер хмурился, периодически теребил зеленые волосы.

«Слушай, как думаешь, мне пойдет, если половина будет розовой?»

Я, положившая голову ему на плечо, медленно ее подняла и внимательно посмотрела на Питера. Он не обращал на это внимание, а я продолжала буравить парня взглядом.

Почему он так смотрел на Хароса? Почему всегда отшучивался про прошлые жизни? Почему иногда называл другим, не моим именем. А Кристиной, а потом выворачивал так, будто сонный и ничего не соображает? Почему он… так хорошо владел природной магий?

— Пит, — тихо позвала я, — Скажи мне одну, очень важную вещь. Как тебя зовут?

— Какая разница? — он даже не оторвался от окна.

— Я говорила, почему оказалась в дет доме? Меня били. Мать с дядей решили с чего то, что я попортила им жизнь… не эту, какую-то другую.

Не хочу. Не хочу. Липкое осознание накатывало, обволакивало все тело противной пленкой. Мне не хотелось понимать, не хотелось продолжать этот разговор — оставить все как есть.

— Элис, помнишь я просил тебя не копаться в прошлом? — голос у него был гулким, не своим. Выражение лица — отчаянно серьезное. У меня сводило скулы от напряжения в глазах поселилось такое же отчаяние. Внезапно я поняла — если я продолжу, то потеряю его раз и навсегда. Так почему мне не заткнутся? Прямо сейчас собрать всю волю, силу в кулак и не заткнуться?

Мы сидим с ним на странной бетонной штуке на заднем дворе приюта. Он курит, а я пытаюсь управляться с более сложной ступенью огня.

— Помню.

Он хватает меня за руку, показывает смятую купюру 10 баксов и смеется. Я улыбаюсь до ушей, прижимаясь к нему. Сегодня будет что поесть. Как и завтра.

— Так зачем?

— Тише, тише, это просто кошмар. Спи, сестренка.

Прижимает меня к себе, гладит по волосам и я постепенно успокаиваюсь, перестаю трястись и засыпаю под его шепот. Мне опять снилась мать.

— Это не ответ.

Витраж осколками сыпался на пол. Разбивался на еще более мелкие части, резал как сотня остро наточенных лезвий. Мне хотелось, что бы от замолчал, что бы не отвечал, что бы назвал меня дурой и просто отмолчался. Но правда, она и есть правда. Она подкрадывается незаметно, ранит в самое сердце и остается с нами навсегда.

Я помню — за окном проносятся уже хорошие, высотные дома, стеклянные витрины магазинов. Много людей. Ветер гоняет жухлые листья. У меня болит плечо после прыжка на лестнице. И он. Смотрит в окно отрешенным взглядом, полным отчаяния и грусти. Неясное чувство, что приходит с осенью расцветает в груди с новой силой, забирая кислород и не давая вдохнуть нормально.

— Хайло. Хайло Вестейд.

Глава 12. Разбитый витраж

Звуки как будто стихли. Я смотрела на Питера, медленно и остро осознавая то, что он сейчас сказал. Наверное, и правда не стоило в этом копаться.

Я поднялась со своего места. Больно. Очень больно. Как будто тебе грудную клетку разрезают скальпелем и заливают туда лаву. Сознание было заторможено, взгляд полон отрешенности и не понимания.

— Элис…

— Не трогай меня.

От своего голоса меня аж передернуло. Холодный, как айсберг в океане. И такой же колкий, если прикоснутся к нему голыми ладонями. Я медленно двинулась к выходу из транспорта, на повороте ухватившись за поручень. Затылком чувствула взгляд парня и мне становилась не уютно. Мир медленно разбивался на все меньшие осколки, витраж продолжал осыпались со звоном на дно. Двери с шипением открылись и я шагнула на улицу, сразу же съежившись под холодным ветром. Противная погода, никогда не любила такую. Промозглый ветер, серые тучи — вот-вот пойдет дождь. И все такое хмурое вокруг.

— Погоди!

Он выскочил из автобуса за мной, схватил за руку, но я резко выхватила ее и двинула другой по челюсти. Парня шатнуло, но он устоял и смотрел на меня обиженно. Злость. Ярость. Ненависть. Братская любовь. Отчаяние. Все это смешивалось, образуя непонятное чувство, я вдохнула и медленно выдохнула. Желание отхуярить его прямо сейчас смешивалось с желанием бросится к нему в объятия и разреветься. Чувствовать, как ломается кость за костью под моими ударами ног. Чувствовать, как он гладит меня по волосам и согнутой спине, что-то шепчет и что-то обещает. Не хочу. Не хочу его больше никогда видеть. Последние осколки витража падали на землю, перед глазами маячило лицо матери, смотрящее на меня с отвращением и бесконечной болью в глазах.

— Что? Ты что-то хочешь мне сказать?

Зверь рвался наружу, рычал и показывал клыки. В глазах зажегся недобрый огонек.

— Я не виноват, что ты родилась у них.

— Да пошел ты, «братец»! Меня травили все детство, я могла жить обычной жизнью, если бы не ты! И мне плевать, ясно?