Клео. Как одна кошка спасла целую семью

Профитрольщик рычал. Со стороны можно было подумать, что я покупаю на съедение его детей. Что ж, в определенном смысле так оно и было.

Дальше начинались испытания. Я еще не успевала выйти из магазина, а то, что казалось таким желанным, уже начинало терять привлекательность. Ковыляя враскачку вверх по зигзагу, я чувствовала, как пирожные оседают, а крем сочится сквозь бумажный пакет.

Было сильное искушение приземлиться где-нибудь на полдороге, опустить свое округлившееся тело и поскорее затолкать в него пирожные. Но имелась опасность, что я повстречаюсь с миссис Соммервиль. Она бросит на меня один из своих фирменных взглядов. Этот взгляд Соммервиль, неодобрительный, как ледяные скалы, обладал такой силой, что вынуждал мальчишек чистосердечно признаваться, что они кидались в почтальона слизняками, а взрослые женщины под этим взглядом чувствовали себя так, будто забыли надеть нижнее белье.

Я решалась тащиться дальше. Кроме того, в семье не одна я сходила с ума по профитролям. Клео пристрастилась к профитрольному крему. Однажды она слизала капельку с моего пальца и подсела на него с первого раза, как некоторые наркоманы на героин. С тех пор она вылизывала пустые бумажные пакеты, края моей тарелки, мои рукава и любые места, где хотя бы теоретически могли остаться следы дивного вещества.

Каждое утро она дожидалась на веранде моего возвращения — ее силуэт сквозь дверь с витражом выглядел как плакат в стиле модерн. Стоило мне толкнуть дверь, Клео неслась навстречу, хвост трубой, голова чуть склонена набок. Вдвоем мы проходили в дом, усаживались в глубокое кресло-качалку, подножка вверх, подголовник вниз, и разрывали бумажный пакет.

Клео изменила мои взгляды на излишества и потворство своим слабостям. Слово «вина» вообще отсутствует в словаре кошек. Можно упрекать их или дразнить за то, что едят слишком много, спят слишком долго или выбирают себе самую теплую подушку в доме. Кошки не обращают внимания на подобные насмешки. Они наслаждаются каждым мигом удовольствия и смакуют его, пока бабочка или падающий лист не отвлечет их внимание. Они не расходуют энергию на подсчет поглощенных калорий или часов, потраченных на солнечные ванны.

Кошки не трудоголики и не бичуют себя за это. Они не вскакивают и не несутся куда-то, а, наоборот, садятся и держат паузу. Для них летаргия — это вид искусства. Со своих точек наблюдения на заборе или в открытой форточке они видят людскую суету и воспринимают ее единственно верно: всё это — не более чем напрасная трата времени, которое можно было бы употребить на сон.

Я с удовольствием предавалась безделью, не спеша прогуливалась вокруг нашего наполовину отремонтированного дома и брала у кошки уроки хладнокровия. Я научилась двигаться медленнее, рассчитывать силы и прислушиваться к своему организму. А он умолял об отдыхе, не только для того, чтобы справиться с беременностью, но и чтобы набрать энергии для более полного восстановления после той травмы. Мы превратились в беззастенчивых сонь, не упуская возможности прилечь днем или подольше поваляться утром. А однажды я приковыляла от Джинни, и Клео открыла для меня удовольствие сна ранним вечером.

Я стала для нее грелкой. То ли Клео чувствовала во мне новую жизнь и хотела к ней приобщиться, то ли ей просто нравились тепло и округлости растущего холма. Кресло-качалка, в которой мы устраивались почти горизонтально, являла идеальное уютное гнездышко для того, чтобы бездельничать неделями.

В середине беременности наша кошка пристрастилась забираться на верхушку моего живота и лежала там свесив голову, чтобы ее почесали. Клео обожала, когда я круговыми движениями массировала ей ложбинку между ушами или, для разнообразия, мерно проводила рукой от лба до кончика хвоста. Ощущения были в равной мере приятными и для массажистки, так что по ночам пальцы приятно покалывало — им снилась ее шерсть.

Срок увеличивался, рос и мой живот, и Клео вернулась к прежним привычкам, теперь она, как прежде, сворачивалась калачиком у меня под боком или снизу, под разросшимся пузом. Когти были любезно втянуты, но лишь до тех пор, пока от удовольствия Клео не начинала ритмично, будто тесто месила, выпускать их, вонзая в возмущенную живую грелку.

Кошачья шерсть бывает очень разной, от бархатистой щетинки на носу до шелковых подушечек лап; от гладкой и блестящей шерсти на спине до пушистого нежного подшерстка на животике. Странно, что этой немыслимой мягкости противопоставлены острейшие, как булавки, зубы и клыки. Но представители кошачьих вообще сотканы из противоречий — вот сейчас они очаровательно ласковы, а в следующий момент равнодушны; с одной стороны, любящие матери, с другой — хладнокровные убийцы, они не прочь поиграть со своей жертвой.

Как-то, прикорнув в качалке с Клео, я поняла, что руки соскучились по ощущению шерсти. Вывязывать тонкие, как паутинки, детские одежки было мне не под силу, поэтому я купила три мотка синей шерсти (толстой) и смешные короткие и толстые спицы и занялась изготовлением шарфа для Роба.