Помимо этого, приходилось брать в расчет и другие, даже более неудобные обстоятельства. Женщине, которая три раза рожала, ужасно неловко демонстрировать свое тело. Это просто безумие, особенно если учесть, что женщина эта сторонилась тренажерных залов и бассейнов. У названия диет «похудей на размер за неделю» имелось неизбежное завершение: «а еще через неделю поправишься на два». После рождения ребенка организм женщины начинает возводить курганы и насыпи, он окружает себя складками и рытвинами, которые из жалости можно назвать привлекательными — но разве что для некоторых живописцев, вроде Рубенса и Ренуара. После рождения трех детей тело отдаленно напоминает скульптуру Генри Мура, вырезанную из губчатой резины. У молодого мужчины, самым большим физическим несовершенством которого был слегка искривленный нос (травма во время игры в регби), имелись все основания насторожиться при мысли об опасном путешествии по обширным территориям дрябловатой женской плоти. А он, как ни странно, не хотел сдаваться — ну прямо Ливингстон, исследующий истоки Нила.
Постепенно я начала догадываться, для чего изобретены двуспальные простыни. Они служат западным женщинам эквивалентом мусульманской чадры. Если как следует подготовиться и все тщательно рассчитать, такая простыня способна прикрыть все тело с головой, так чтобы только глаза сверкали в щелке. «Ну что ты будешь делать, — говорит такая женщина, пытаясь придать голосу непринужденность, а сама разглядывает в щелку потрясающий загар на мужском торсе, — эти простыни, похоже, живут собственной жизнью». Еще одним милосердным изобретением оказался выключатель лампы. Свет непременно нужно выключить, поскольку женщина с детства страдает странной хворью, называемой «повышенная чувствительность глаз к искусственному освещению». Мое тело более не было святилищем. Оно превратилось в сад для слепца.
Во время одного из таких свиданий вслепую Филип пригласил меня провести уик-энд в загородном коттедже его семьи, на берегу озера Таупо. Это прозвучало пугающе: поездка грозила усложнением отношений, их переходом из категории «свидания на несколько ночей» в какую-то новую.
— Но у меня же…
— А ты выбери уик-энд, когда дети будут у отца.
Он смирился наконец с тем, что дети — заповедная территория, часть моей отдельной жизни, к которой он не был допущен.
— Но… за кошкой некому присмотреть.
— Клео может поехать с нами, если ее не укачивает в машине.
Я призналась, что Клео обожает кататься на машине. И вот, через пару недель, в пятницу вечером после работы, она с радостью впрыгнула на сиденье старенькой «ауди». Устроившись у меня на коленях, она наблюдала, как катится назад сельский пейзаж. Пока мы добирались до озера, горы вокруг нас стали золотыми, потом алыми, прежде чем насквозь пропитаться фиолетовой чернотой.
До коттеджа мы добрались уже затемно. Ночь окутала нас черным бархатом, ослепив, но обострив при этом все остальные чувства. Воздух был тяжелым от смолистых ароматов. Ветерок нес с гор холод далеких снегов. Слышно было даже, как с тихим плеском волны лижут берег. Силуэт деревянного дома был простым и скромным. Хоть я и не могла разглядеть его как следует, однако безошибочно почувствовала: у этого места есть душа. Словно дитя из сказки, полной тайн и приключений, я пошла на свет фонарика, который зажег Филип, и оказалась у двери, затянутой противомоскитной сеткой.
— Сейчас, минутку, — сказал он. — Тут где-то есть тайник для ключа.
Он исчез за углом дома и почти сразу вынырнул с ключом.
— Ну вот, — бормотал Филип, вставляя ключ в замок. — Черт!
— Что случилось?
— Все нормально, — сказал он. — Я просто сломал ключ.
— Ой! И это
— Он застрял в замке.
— Может, разбить окно?
— Сначала надо отключить сигнализацию.
— Так сделай это.
— Я забыл код.
Мы стояли рядом в темноте, мне показалось, что прошла вечность. Клео свернулась у меня на руках. Наше романтическое путешествие — если это было оно — начиналось с осложнений.
— Придется переночевать в мотеле, — вздохнул Филипп. — А утром я вызову слесаря.
Табличка у входа в мотель гласила: «Вход с домашними животными запрещен». Клео проделала путь до комнаты в моей сумочке, не издав ни единого мява. Наутро мы встретили у коттеджа хитро улыбающегося слесаря.
Старый домик у озера принадлежал семье Филипа на протяжении трех поколений. Застекленная дверь выходила на травку, дорожка вела к белоснежному пляжу. Выглядело все это невероятно живописно, прошлой ночью я даже отдаленно не могла представить себе эту красоту. Поблескивало озеро, синее, как шриланкийский сапфир. Вдали, будто запоздалая мысль, всплывал серовато-зеленый островок.