Клеопатра

   — И то, что он присвоил дом Помпея и выписал из Аттики роскошную мебель, и это ты готов ему простить? — спросил насмешливо молодой человек, почти подросток, одетый в короткую тунику, наподобие воинской, — колобиум. Его несколько вытянутая голова была сплошь покрыта мелкими рыжеватыми кудряшками...

Клеопатра уже знала, что это и есть усыновлённый Цезарем внучатый племянник...

   — Дружок! И ты когда-нибудь научишься многое прощать своим друзьям за их верность, — произнёс Цезарь ласково...

Антоний вынул из шёлкового мешочка, притороченного к поясу, пару круглых хрустальных стёклышек, соединённых серебряной дужкой и прикреплённых к серебряному же стерженьку, поднёс к глазам и взгляд его подслеповатых, близоруких, в сущности, глаз обрёл осмысленность. Серые глаза были чуть-чуть навыкате и выражали простую уверенность в себе, в своих действиях, также и некоторую лихость, но как раз лихость выражалась умеренно. А лицо было кругловатое... И отчего-то она говорила себе, что этот человек выглядит смешным, забавным... Она улыбнулась... Он посмотрел на неё через свои стёклышки, быстро и пристально, однако его глаза не переменили своего выражения... Он отвёл от глаз свои стёклышки, повертел стерженёк, сунул быстрым движением — вниз — руки — стёклышки в мешочек на поясе, и столь же быстро вынул из мешочка другие стёклышки, на этот раз аквамариновые, с лёгким зеленоватым оттенком, хорошо отшлифованные... Подобно героине Ингеборг Бахман[63]

, ранимой Миранде, Марк Антоний имел в свои «хорошие времена» несколько пар очков, то есть по меньшей мере две пары — дорогие аквамариновые линзы и дешёвые хрустальные... Но Ингеборг Бахман родилась, конечно, едва ли не через тысячу лет после того, как Марк Антоний смотрел сквозь очки на Клеопатру!..

В своём трастеверинском жилище она устроила уже несколько приёмов и теперь знала этих «лучших людей Рима», как называл их Цезарь. Она поняла также (а вот это совсем легко и просто было понять), что Цезарь действительно любит своего внучатого племянника. Этот юноша, выглядевший таким хрупким, на самом деле был уже девятнадцатилетним и даже успел приобрести опыт воина! Цезарь с большою теплотой звал его «мой Гай», это было имя молодого человека — «Гай», одно из небольшого набора римских имён... Двоюродный дед уже гордился талантами и деяниями юноши. Гай учился в Аполлонии и был начитан в греческой философии. Ещё не достигнув двенадцати лет, Гай произнёс хвалебную речь на похоронах своей бабки Юлии. В шестнадцать лет он надел тогу совершеннолетнего и принял из рук Цезаря награды во время триумфа, устроенного в честь победоносного завершения африканского похода. Тогда римляне посмеивались над этим награждением мальчика, который по молодости лет ещё не мог участвовать в военных действиях. Но спустя не такое уж долгое время смеяться над юным Гаем перестали! В испанском походе Цезаря он решил участвовать во что бы то ни стало! И ещё не окрепнув после тяжёлой болезни, с немногими спутниками, по дорогам, где на него и на его спутников могли напасть, он нагнал Цезаря и заслужил его похвалу своей решимостью, а затем и храбростью!.. Когда Маргарита забывала о себе, она даже с некоторым умилением слушала эти рассказы Цезаря о его любимце. Впрочем, она знала, что этот юноша — её враг! Ради этого юноши, своего родича, ради того, чтобы облегчить ему путь власти над Римом и землями, подвластными Риму, ради того, чтобы расширить владения Рима и, следовательно, будущие владения своего внучатого племянника, Цезарь мог приказать убить её и всех, кто прибыл с ней! В лучшем случае Цезарь мог заточить её в какой-нибудь храм, как бедную Арсиною! Но он ведь знал, какая она; и он, конечно, знал, что она сумасбродная, взбалмошная, непоследовательная; и потому он знал, что для него будет лучше всего, если она умрёт! И для его внучатого племянника это будет лучше всего! И может быть, и ещё для кого-то в этом Риме, в этой жалкой пародии на Грецию, на греческую образованность, на греческую манеру одеваться, на греческие стихи, на греческие храмы!..

Клеопатра полагала римлян людьми малообразованными. Их жесты казались ей слишком резкими и нарочитыми. Её раздражали их плащи-тоги с этими жгутами-балтеусами, прикреплёнными к поясу туники... Из этой группы своих трастеверинских гостей она выделила нескольких, представлявшихся ей интересными. Среди них, конечно же, оказался Марк Юний Брут, молодой человек, о котором сплетничали, будто он — побочный сын Цезаря. Впрочем, Цезарь сам пересказал ей эту сплетню. Поверить, пожалуй, было трудно, потому что черты лица Брута имели несколько негроидный характер — слишком выпуклые губы, слишком большие уши и слишком широкое переносье, не говоря уже о чёрно-кудрявых волосах... Цезарь очень дорожил дружбой Брута. А Маргариту смешила эта их важность, когда они принимались рассуждать о греческой философии, кидая друг в дружку имена Аристотеля, Гомера, Платона, Исократа...