Клеопатра

— Да простит мою откровенность твоё божественное величество, — возразил Эрос, — но я скажу, что нашему брату великие люди часто открывают многое, чего не откроют равным себе. Только перед величайшим и ничтожнейшим, перед божеством и рабом они являются в своём настоящем виде. Я головой ручаюсь, что грусть и ненависть к людям не так сильно овладели полководцем, как кажется. Всё это только маска, которую ему нравится надевать на себя. Помнишь, как охотно и весело играл он роль Диониса в лучшие дни? Теперь он скрывает своё истинное бодрое настроение под маской человеконенавистничества, потому что веселье кажется ему неподходящим в такое бедственное время. Часто он говорит такие вещи, от которых жутко становится, и, углубляясь в себя, предаётся мрачным размышлениям. Но это скоро проходит, когда мы остаёмся одни. Если я начинаю какую-нибудь весёлую историю, Антоний не заставляет меня молчать; из этого ты можешь заключить, что он не так уж подавлен отчаянием. Недавно я напомнил ему о рыбной ловле, когда твоё величество приказало водолазу нацепить солёную рыбу на его удочку. Он засмеялся и воскликнул, что «то были счастливые времена»! Благородная Хармиона напомнит ему о них, а Эзопион развеселит его какой-нибудь шуткой. Пусть мне обрежут уши и нос, если они не убедят его оставить это проклятое воронье гнездо. Пусть они также напомнят ему о близнецах и маленьком Александре: у него всегда светлеет лицо, когда я начинаю говорить о них. С Луцилием и другими друзьями он до сих пор охотно толкует о своём проекте основать могущественное Восточное государство, столицей которого будет Александрия. Солдатская кровь не успокоилась. Ещё недавно я отточил для него персидскую саблю. Как Антоний взмахнул ею! Этот седой великан до сих пор стоит трёх юношей. Лишь бы ему снова очутиться с тобой, среди воинов и коней, — тогда всё пойдёт хорошо.

— Будем надеяться, — ласково отвечала царица и обещала последовать его совету.

Когда Ира, сменившая Хармиону, явилась к Клеопатре, чтобы помочь ей раздеться после утомительной и долгой работы, царица была грустна и задумчива. Только ложась в постель, она прервала молчание, сказав:

— Сегодня был тяжёлый день, Ира; но он доказал справедливость старинной, может быть, древнейшей поговорки: всякий жнёт, что посеял. Можно раздавить росток, когда он покажется из брошенного тобой семени, но никакая власть в мире не заставит семя развиваться вопреки законам природы. Я посеяла худые семена. Теперь наступило время жатвы. Но всё-таки мы можем собрать горсть добрых зёрен. Об этом и следует позаботиться, пока есть время.

Завтра утром я поговорю с Горгием. У тебя хороший вкус и много находчивости. Мы вместе рассмотрим план гробницы. Если я хорошо знаю мою Иру, она будет чаще, чем кто-либо, посещать могилу своей царицы.

Девушка вздрогнула и воскликнула, подняв руку:

— Твоя гробница не дождётся моего посещения — твой конец станет и моим концом!

— Да сохранят боги твою молодость от такой участи! — возразила Клеопатра. — Мы ещё живы и можем бороться.

XX

Расставшись с Ирой, Клеопатра долго не могла уснуть. Воспоминания мучили её, возбуждая новые и новые мысли.

Она не изменила своего решения и, проснувшись утром, хотела немедленно приступить к его осуществлению. Теперь она была готова ко всему, что бы ни случилось.

Прежде чем приступить к работе, она ещё раз приняла римского посла. Тимаген пустил в ход всё своё красноречие и диалектику, остроумие и находчивость. Он снова обещал Клеопатре жизнь и свободу, а её детям престол, но не иначе, как при условии выдачи или смерти Антония. Клеопатра отказалась наотрез.

После ухода посла она просмотрела с Ирой планы гробницы, принесённые Горгием, но волнение мешало ей сосредоточиться, поэтому она велела архитектору зайти ещё раз, попозднее. Оставшись одна, она достала письма Цезаря и Антония. Как много остроумия и нежности было в них, каким огнём дышали письма могучего воина и трибуна, которого её нежная женская ручка направляла куда угодно.

Сердце её забилось при мысли о близком свидании. Хармиона с нубиянкой отправились к нему уже несколько часов назад, и царица с возрастающим нетерпением ожидала их возвращения. Она приглашала Антония, чтобы в последний раз попытать счастья общими силами. Что он придёт, в этом она не сомневалась. Лишь бы только удалось ещё раз пробудить в нём мужество! Люди, соединённые такими неразрывными узами, должны вместе погибнуть, если уж им не суждена победа.

Доложили о приходе Архибия.

Ей приятно было взглянуть на его верное лицо, пробуждавшее в её душе столько отрадных воспоминаний.

Ничего не утаив, она рассказала ему обо всём случившемся. Когда же она прибавила, что никогда, ни за что не осквернит себя изменой возлюбленному и супругу и умрёт достойной смертью, Архибий выпрямился, точно помолодевший, и взгляд его показал ей яснее слов, что она права в своём решении.

Он предупредил её просьбу взять на себя воспитание детей, сказав, что готов посвятить им все свои силы.