Клетка

Вновь лагерь, медленное подыхание, но уж если человеку везет - так будет везти до смертного часа: в лагерь прибыл Юрген Майзель, тот самый генетик, что рвался в Горки, он-то и увез Клима к себе в Германию, в свою усадьбу под Берлином, магистрат оформил Клима остарбайтером, назначил и место работы во славу Германии, то есть все там же, у Майзеля, но не ассистентом, конечно, а водопроводчиком, слесарем и садовником в придачу, трубами и кранами он, так уж надо было, тоже занимался, ремесло это освоил, но работали они с Майзелем в лаборатории, очень хорошо оснащенной, там же, в усадьбе; неделями жили в Берлине, они подтвердили некорректность некоторых теорий и методик, они далеко продвинулись вперед, очень далеко, так далеко, что Майзель запретил кому-либо говорить об этом, а говорить хотелось, генетики в Берлине сгруппировались, встречи их были частыми, насыщенными, Клим знает многих русских, попавших в Германию еще до войны, они, возможно, и рассказали в НКВД, чем он занимался. Майзель же погиб в марте сорок пятого, он ведь был на службе в вермахте, эпидемиолог все-таки, усадьбу разбомбили, Клим еле унес ноги, карточка остарбайтера была у него спрятана, она его и выручила, советский комендант одного городишка на востоке Германии дал ему справку: угнан, мол, в Германию и возвращается домой, и все бы хорошо, да тащил с собою в СССР он не барахло, а самое ценное - лабораторные журналы, спрятанные в саду еще до бомбежек, журналы и попались на глаза кое-кому в Бресте, Клима отвезли в какой-то лагерь, ночью он бежал, нет, сам он не додумался бы, и бежать-то не хотел, но придержанные в лагере остарбайтеры выломили в заборе доски, пришлось уходить с ними, пристроился к какому-то эшелону и оказался в Польше, здесь везение продолжилось, добрый поляк в конфедератке, усатый старик, полицейский или староста, выложил перед ним кучу советских паспортов и прочих документов - выбирай, москаль! Он и выбрал, погоревал о пропавших журналах да поехал в Горки («Идиот!» - выругался Иван и погладил братика по головушке его счастливой). В Орше - случайная встреча с профессором из Горок, от него стало известно: ждут, ищут, подстерегают. И опять везение: одной гражданочке помог добраться до Москвы, у той тетка по коммунальному хозяйству работает, она и сунула его вот сюда, водопроводчиком, он этому дому не положен, дом заводской, заводские слесари его обслуживают, работает он здесь бесплатно, когда управдому, бабе не без норова, в голову что взбредет, зато вот эта комнатка, отсюда он ходит дежурить в универмаг, смены дневные и вечерние, шестьсот рублей в месяц (двадцать стаканов риса, подсчитал Иван); по документам он - из Обояни, есть такой город на Курщине, прописка временная, жить можно, на еду хватает, хуже с журналами и книгами, кое-что он покупает в киоске у Тимирязевской академии, но разве сравнишь эти крохи с тем, что имел он у Майзеля: тот через министерство пропаганды получал американские и английские журналы по биологии…

Долгая, чудная, нелепая и жаркая исповедь, охлаждаемая забегами в аудитории Тимирязевки и воспаляемая возвратами в святую тишь подберлинской усадьбы; горящие нетерпением глаза с желтоватыми искорками и тонкие руки, впалая грудь; жажда знаний, не подкрепленная калориями; пустые мечтания о славе и восемь рублей до получки… Когда же сморенный сытостью, счастьем и усталостью водопроводчик уснул, Иван прислушался к журчанию вод, распиравших трубы, и приступил к делу, на которое обрек себя: отныне он - слуга господина генетика; он может, слугою, орать на Клима, командовать им, помыкать, он и побить его может, но хозяином все равно будет Клим, потому что в эти лихие годы студент-недоучка превратился в ученого, который в двух шагах от величайшего открытия; в могилевском шкете горит, колыхаясь на ветру беспощадной жизни, жизнью же зажженный огонек, немощная свечечка, которая озарит пламенем всю биологию. В конце сорок третьего Клим и Майзель установили, что вся сумма наследственных признаков зашифрована не в белке, как об этом трубили все журналы, а в дезоксирибонуклеиновой кислоте; если уж быть точным, то не в кислоте, а в соли ее, однако им, ему и Майзелю, было не до мелочей, они не очень-то поверили себе, и каково же было их удивление, когда через полтора года обычный врач, американец Эвери, серией опытов подтвердил их правоту. Майзель уехал на фронт, Клим начал сопоставлять рентгенограммы и воспарился мыслями, в нем что-то затеплилось; он знает уже, что тайна будет раскрыта, но чтоб эта тайна вылезла наружу, требуется время, и время это придет, надо поэтому сберегать этот зародыш тайны, подпитывать его новыми знаниями и опытами; надо установить (это Клим уже Ивану поручал) и математически определить пространственную конфигурацию отнюдь не беспорядочного скопища молекулярных цепей ДНК, то есть дезоксирибонуклеиновой кислоты…