Клетка

В ту же ночь, задолго до утра, Иван оделся и пошел на край Мазилова, в дом, откуда самогон растекался по Филям; за перегородкою шумно дышала корова, два милиционера встретили Ивана как родного, уже основательно набравшись; стало свободнее и легче, подумалось, что на «опеле», который в гараже, можно быстрее домчаться до Клима, но, пожалуй, в такую грязь, в такую темень лучше уж поездом. Доехал до Белорусского, на душе было гадко; успел, однако, на Ярославский, когда до отхода скорого оставалось три минуты. В Ростове удалось поймать попутку; неожиданно показалось солнце, Иван не видел его две недели, он брел берегом Плещеева озера, пытаясь выжать из себя ощущения тех дней, когда он лежал у моря в Гудаутах. С лодок забрасывали сети, где-то одиноко перезванивались колокола, все остальные церквушки молчали. Иван дважды прошел мимо дома, присмотрелся, поднял железяку калитки. Хозяйка предложила жареной рыбки, согласился, вопросительно глянул на нее и встретил бестревожный взгляд. Тем не менее - что-то произошло, это он почуял еще в Мазилове; на цыпочках одолел винтовую лестницу (снимали комнатку в мезонине), неслышно открыл дверь. На полу расстелена миллиметровка, Клим исписывал ее понятными ему закорючками, по осколкам восстанавливал (Иван пригляделся) эволюционную бомбу, рванувшую миллионы лет назад, то есть делал то же самое, что когда-то на рулоне обоев, утопленном в Днестре, и, кажется, миллиметровке не угрожала участь рулона, Плещеево озеро не поглотит в себе прапрообраз первой аминокислоты, потому что на столе листы рукописи. Клим, отвергший науку, навсегда простившийся с нею, не только принялся за старое, но и делал попытку войти в нее с парадного входа: рукопись - по стилю - предназначалась для печати. Могучая рука Ивана приподняла Клима за шкирку, в желтых глазах того попрыгивало знакомое безумие. «Что, черт побери, произошло? Что?» Брат забрыкался, вырвался, лег на миллиметровку, подобрал карандаш; самолюбивое сопение его выражало «а пошел ты…».