Клетка и жизнь

Мне повезло — в жизни было всего несколько, но очень значимых разговоров с Юрием Марковичем Васильевым. Раннее воспоминание: лабораторные мыши дома у его внучки Нади; ей 10 лет, мне 6. Мы играем, и я впервые слышу от нее слово «биология»; этим же вечером вижу его самого и снова слышу это слово. В его выговоре, с неуверенным звуком «л», это слово было округлым, иноземным, и всегда несло обещание каких-то невероятных интеллектуальных радостей.

Мне 19, я сам уже почти биолог, и мы обсуждаем мой выбор кафедры. Полуулыбка на словах: «Я больше всего люблю смотреть, как ползают клетки». И совершенно несоветская манера во всем — это был первый международный ученый, которого я увидел в жизни. За четыре года до его смерти мы встретились в последний раз, и он рассказал мне, как так вышло.

Началось с того, что он удивительным образом защитил (в буквальном смысле) свою диссертацию от лысенковцев: они тогда были в большинстве и хотели зарубить его работу по раковым опухолям, — но уже будучи аспирантом, Юрий Маркович был непобедим в очной дискуссии. Пока стоял в очередях за продуктами по карточкам, выучил сам английский, и в 50-е годы как-то взял и сломал железный занавес — поехал в Англию и стал публиковаться в международных журналах. Отказался от сотрудничества с особистами, стал невыездным — но сохранил контакты, общение по переписке и авторитет среди крупнейших мировых ученых в своей области. Так он смог начать в СССР занятия современной биологией, посреди лысенковских руин — в тот момент, когда мир стремительно уходил по пути прогресса клеточной и молекулярной биологии, генетики.

Юрий Маркович всегда был окружен молодежью, вместе с математиком И. М. Гельфандом был одним из двигателей интеллектуальной жизни 2-й школы в 60-е гг. и легендарного биологического семинара в лабораторном корпусе биофака МГУ Так он наполнил современной биологией факультет и институт, создал международную школу выдающихся биологов, которые сегодня работают по всему миру, заведуют лабораториями.

И он был основателем чудесного клана; его дети, обширный круг его и их друзей — это та среда, в которой проросли бесчисленные идеи и достижения, в которой живет его дух и где мне всегда было и будет очень хорошо.

Научная истина и красота эксперимента

^{Андрей ЦАТУРЯН. Доктор физ. — мат. наук; биофизик, ведущий научный сотрудник НИИ механики, МГУ им. М. В. Ломоносова.}

50 лет назад Юрий Маркович Васильев читал лекции по биологии во 2-й московской физико-математической школе, в которой я тогда учился. Биология меня в то время совсем не интересовала, и я его слушать не пошел, о чем до сих пор жалею. Вскоре я познакомился с Леной, дочерью Юрия Марковича, а потом и с ним самим, и довольно быстро понял, какую непростительную глупость совершил. Юрий Маркович ненавязчиво, но доходчиво объяснил мне, что биология — невероятно захватывающая наука. Впечатление от этих разговоров было настолько сильным, что всю последующую сознательную жизнь я, так или иначе, ею занимаюсь. Я даже однажды на семинаре Ю. М. Васильева делал доклад, который был им встречен вполне доброжелательно.

У Юрия Марковича осталось много учеников, которые, уверен, расскажут о том, что он сделал в науке и как он сумел собрать вокруг себя столько ярких молодых людей, которые сейчас составляют цвет мировой биологии. Я же хотел бы поделиться впечатлениями от встреч с Юрием Марковичем и рассказать о том, что меня больше всего в нем поразило. При всей его бесконечной

преданности науке и почти детском любопытстве ко всем новым результатам, которое не покидало его до самых последних дней, ареал его «обитания» и сфера его интересов были намного шире. Он был человеком культуры в самом широком смысле этого слова. Он очень любил и хорошо знал классическую музыку и даже слушал ее за работой. Она каким-то непостижимым для меня образом не отвлекала его, а наоборот, помогала сосредоточиться. Он хорошо разбирался в живописи, был большим знатоком литературы, особенно русской поэзии. Его литературный вкус был безупречным, очень личным и полностью лишенным банальности. Однажды он сказал при мне, что лучшим из живущих русских поэтов считает Маршака. К моему изумлению оказалось, что Самуил Яковлевич не только писал для детей и много переводил с английского, но и до самой смерти писал лирические стихи, незатейливые по форме и при этом совершенно пронзительные.