Я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на него, не упустить. Свет из бойницы ложится на кровать фиолетовым кругом, как луч прожектора. Его спина такая знакомая. Эти каштановые волосы. Я тянусь к его плечу и разворачиваю. Под гладкими волосами нет лица, только большая зеленая «С».
Я с дрожью просыпаюсь. Тяжело вырвать себя из объятий этой застарелой тоски, воспоминаний о снеге на оконных рамах. Но, конечно, ничего из этого в книгу не войдет. История совсем не об этом. История
Но не в этом ли отчасти заключается писательство? В отбрасывании лишнего?
Иногда мне жаль, что он сделал все сам, поэтому я хотел бы однажды убить его. Ская. Во всяком случае, мне так кажется. Я много об этом фантазировал. Я придумывал ему смерть так же, как планировал свою.
Я продумал каждую деталь. И выглядело бы это, как говорится, примерно так.
Я дожидаюсь, пока Эмили уедет из города. Она любит Хэмптонс в это время года – говорит, что он становится менее вульгарным, чем в туристический сезон.
Я сажусь на поезд до Портленда, потом на автобус до Кастина, а потом беру такси до коттеджа. Момент с такси самый рискованный, но, учитывая изобилие туристов, я не думаю, что сильно запомнюсь. Коттедж будет пуст – это несложно проверить. Чувствую прилив ностальгии, когда поднимаюсь по холму и вижу коттедж, примостившийся над моей головой, словно белая чайка.
На окне со стороны моря разболтались петли – в агентстве по недвижимости постоянно этим недовольны. Я открываю окно и проскальзываю внутрь. Конечно, не с тем изяществом, что раньше – кажется, я даже немного застреваю где-то в области талии, но ничего. Пару рывков – и я внутри. Дом приветствует меня сумрачной тишиной.
Я изучил привычки Ская. Я достаточно много о них прочел. Он постоянно рассказывает журналистам о своем «рабочем процессе».
Каждое утро на рассвете он прогуливается от дома Харпер (я всегда будут так его называть, неважно, насколько часто он там бывает) по прибрежной тропинке мимо Свистящего коттеджа. Я жду.
Когда подходит время, встаю под деревом клена и наблюдаю, как полоски тумана тают в серебристом морском небе. Я узнаю его, как только он окажется рядом, даже несмотря на плохое зрение. Есть вещи, которые остаются с тобой навсегда. Его походка, его дыхание. Я почувствую его, как приближение грозы.
В тумане появляется темная фигура.
Я выхожу из-за дерева и улыбаюсь. Скай с сомнением замедляет шаг, но потом на его лице отражается догадка. Он резко останавливается, и какое-то время мы не говорим ни слова. Что будет дальше?
– Ты постарел, – говорит он.
– Ты тоже, – отвечаю я, хотя не могу как следует его рассмотреть. Но я различаю седые пряди в его каштановых волосах.
– Я скучал, – тихо произношу я.
– Я… – начинает он, но не находит слов. – Я…
Я медленно подхожу к нему. Хватаю за голову обеими руками и целую в кривой рот. Его дыхание согревает мне щеки. Наши губы размыкаются, и я осторожно проталкиваю языком тоненький, крохотный серебристый ломтик болиголова в его рот.
Мы шагаем бок о бок еще пару минут, пока не начинаем спотыкаться. Скай хватает меня за руку. Я чувствую, как все его тело напрягается от растерянности; чувствую, как она превращается в страх.
Но это все, конечно, пустое. Я не мог бы написать свою книгу, если б умер.
Я медленно погружаюсь в сон, размышляя, как еще можно это сделать.
Я ахаю и включаю свет. Чувствую, что сейчас тьма способна поглотить меня полностью, чего не бывало уже много лет.
Но все равно в моем мозгу зарождается мысль.
Так что я проверяю архивы новостей кабельных каналов, судорожно тыкая в телефон онемевшими пальцами и затаив дыхание, дожидаясь загрузки. Там все написано черным по белому. Совершил самоубийство, проглотив жидкий цемент. Виртуальный новостной архив – потрясающая вещь.
Спускаюсь на кухню и беру с полки чугунную кастрюлю. Я уже много лет этим не занимался. Когда живешь не один, тебе обычно мешают. Но меня это всегда успокаивало.
Замахиваюсь кастрюлей и прицеливаюсь. А потом бью себя по ноге. Да, вот так. Я делаю это еще и еще раз. Бах. Кожа горит, краснеет, потом немеет. Ноги поют от боли, я бью сильнее. Слышу собственное тяжелое дыхание, слышу удары, но как будто издалека. Я делаю это снова, снова и снова, и весь мир вокруг поет, и я – единственное, что существует прямо в центре всего.