Клякса бифуркации

Понятно, чей он «протеже» – бездарно-гениального блядуна Михаила Тухачевского.

И понятно, чего Какурин и ему подобные перевёртыши – «напреподавали» красным командирам, что немцы их сцанными тряпками – аж до самой Волги-Матушки гнали.

Хорошо, ещё – не до Урала!

Долго ли, коротко – приходит телеграмма-молния:

«Стрелка забита зпт срочно приезжай Тамбов тчк Ипполит тчк».

Схватил в руки дежурный саквояжник, поцеловал на дорожку свою Королеву и в тот же вечер выехал на поезде в Тамбов.

* * *

Приехал через сутки в этот довольно скучно-грязно-деревянно-провинциальный городишко, хоть и центр губернии. Да, в принципе в «потерянной» России – почитай все города такие, не исключая и Москвы – производящей впечатление большой деревни с «белокаменным» Кремлём и куском Европы посередине.

Встретился со своим порученцем на до сих пор ушатаном разрухой железнодорожном вокзале и, перекусив да передохнув с дороги, после полудня отправились вместе с ним на нанятом извозчике куда-то на окраину. Там, на отшибе стоял обнесённый высоким забором шикарнейший «терем» – рубленный из цельных «в обхват» брёвен, под железной, крашенной в зелёное крышей…

Подле него и остановились:

– Тттпппру, шалая! Приехали, граждане – добро пожаловать на «корабль»: заходи – не бойся, выходи – не плачь.

«Корабль», это как мне ведомо – община скопцов, «кормчий» – её глава, а «богородица» – хозяйка.

Кулаки зачесались дать извозчику в ехидное рыло, но пока решался-раздумывал – тот получив расчёт, насмешливо-понимающе подмигнул и был таков. Ладно, обратно добираться – найдём на чём… Лишь бы выбраться и желательно в целосности.

– Подержите мой портфель, Ипполит Степанович.

Стучаться-входить в свежеокрашенные ворота особо не тороплюсь.

Наконец, тщательно изучив в карманное зеркальце свою «закамуфлированную» морду – нет ли изъяна и, поправив накладные усики, даю «предполётный инструктаж»:

– Внутрь дома ни в коем случае не заходите – как бы Вас не приглашали, Ипполит Степанович и что бы ни обещали! Ждите меня во дворе…

– Понял, – внимательно слушает, непроизвольно потянувшись руками к району «самого заветного», – ни за что не войду!

Смотрю через забор на резные наличники:

– Из коего окна услышите мой голос – подберитесь к нему поближе.

Склоняет голову, слегка повернувшись ухом и вполголоса:

– Зачем?

– Если мой разговор с этими «безъяйцевыми» станет не совсем конструктивным…

Сожалея, что вовремя не озаботился о железных трусах на замке – наподобие тех, в коих главный герой американской комедии «Голый пистолет-2» – мылся в тюремной бане, смело роняя мыло, я кое-какие меры предосторожности всё же предпринял. Забрав новенький портфель, протянул Ипполиту Степановичу саквояжник с щётками и раскрыв его, показал содержимое:

– …Здесь ручная бомба Рдултовского. Ещё старая, с «квадратным» корпусом – но фантастически убойная вещь! Умеете пользоваться? Вроде ж, служили?

Долго рассказывать – откуда она у меня, скажем так – досталась совершенно случайно и почти даром.

Испуганно отпрянул:

– Да, я… Нет, не умею! Я ж говорил – я в кавалерии служил, в гусарах… Да и то – при штабе гусарского полка писарем!

Смотрю в его бесстыжие глаза:

– Понятно… «Гусар», одним словом!

Раскрыв, наскоро объясняю:

– Вообще-то, довольно геморрное занятие привести её в боевую готовность – особенно если весь «на измене», как сейчас… Я бы изобретателю этого дерьма – самолично яйца вырвал! Но здесь уже всё готово: отжимаете рычал, сдвигаете кольцо и… Бросаете в окно!

Тот, в нешуточном шоке:

– Зачем? Там же – Вы?!

Положа руку на «предмет» моей особой гордости, я, даже как-то заискивающе:

– Мне, без них всё одно – жизнь не мила!

Озадачено, чешет «репу»:

– А как я узнаю, что разговор стал «не совсем конструктивным»?

Срываюсь с резьбы:

– По моему визгу! Вас что, Гусар? Только вчера от мамкиной сиськи отняли?!

* * *

Перекрестившись, стучусь специально предназначенным для этого железным кольцом. Загафкала, по голосу видать – здоровущая псина и, спустя несколько минут – из створок ворот высунулась характерно безволосо-бабья харя бывшего мужика, неопределённого возраста и по-бабьи же визгливо нас приветствовала:

– Мир вам!

При виде его, меня пробило на «бояр-анимэ»:

– Здрав и ты буде, «голубок белый»! Проводи-ка меня, будь так добр, до вашего «кормчего». У меня назначено.

Тот, глядя с недовольством, можно даже сказать – с превеликой брезгливостью, словно лишь своим присутствием мы могли осквернить его:

– Ну, коль «назначено» – заходите, жеребчики.

Если забыл уведомить: себе подобных эти физически-моральные уроды называли «белыми голубями», а нас – нормальных мужиков, они обзывали «жеребцами». А позволить себя уговорить отрезать себе хер с яйцами – на их сленге означало «обелиться».

Дебилы, пилиять!

Иду вслед за высоко-здоровущей, но бабьей фигурой (с отложениями жира не вокруг талии – как у нормального мужика, а на бёдрах) кастрата и, проходя мимо надрывающегося в хриплом лае здоровущего лохматого кобеля на цепи, решил схохмить:

– А этого что не «обелите»? Тоже – Божья тварь, как никак.

Видать не утратив вместе с яйцами чувства юмора, тот: