Клятва на верность

Прощаясь, выходили за порог, стараясь не смотреть на хозяина. Словно заговорщики, кем, впрочем, и были. Юрий Петрович довольно потирал руки, чуть ли не хрюкал: какой удачный вечер! Какая удача!

А на улице все так же шел дождь — без просвета, сплошная сетка воды.

Глава 41

Наступили такие жуткие дни, когда синьор Валаччини чувствовал себя совсем стариком. Почему? Но меньше всего хотелось копаться в своих ощущениях, и в такие моменты Валаччини предпочитал выходить в море на яхте — отвлечься.

Яхты были его слабостью с детства. С юности он ловко управлялся со снастями, восхищая своих знойных подружек. Первую яхту он купил, когда ему едва исполнилось двадцать. Но та первая его яхта показалась бы просто корытом по сравнению с его нынешним флотом, который вызывал зависть сильных мира сего. В гаванях Палермо, Неаполя и Генуи стояли его белоснежные красавицы, которые он любил как любовниц.

И однако же свою первую яхту Валаччини вспоминал с умилением. В воспоминаниях она давно уже стала больше, крепче, изящнее, чем тогда, когда он был еще глупым, но сильным и ему казалось, что бог создал землю лично для него, и жизнь была безусловно прекрасна, как и веселые девчонки из трущоб, выросшие с ним по соседству…

Валаччини проснулся рано, на рассвете. После покушения он уже оправился окончательно, и лишь иногда, в плохую погоду, раны еще ныли. Он вышел на террасу, чтобы взглянуть на море. В лицо ему, в грудь, в самую душу пахнул предрассветный ветерок. Прозрачное сине-розовое небо медленно разгоралось на востоке. Да, скоро рассвет.

Он вспомнил, как легко приручил синьора Юрьева по кличке Сержант, и улыбнулся. Да, увлек его, мерзавца, в засаду, перестрелял всех его помощников, оставив в живых только одного, — все, разумеется, не своими руками, тогда он еще был слаб, раны только заживали, хотя не мешали ни ходить, ни вести беседу. Сержант, морщась от боли, когда ствол автомата одного из людей Валаччини слишком сильно вдавился в висок, думал над предложенной альтернативой: служить Валаччини либо последовать к праотцам немедленно.

Выхода у него не было — пришлось выбрать службу. Это было неприятно, потому что Сержант в последние годы привык подчиняться только себе. Однако же лишь пуля не оставляет надежд; Сержант согласился остаться в Италии, исчезнуть из поля зрения Щербатова, послужить Валаччини, ибо знал по опыту, что жизнь всегда преподносит сюрпризы — чему примером был этот вот…

Сержант согласился потому, что с Варягом его ничего не снизывало — ни дружба, ни деньги, ни моральные обязательства. А у Валаччини аргументы для убеждения нашлись веские. Например, он точно назвал номер счета синьора Юрьева в швейцарском банке и заверил, что с этими немалыми деньгами придется расстаться, так как Интерпол, в чьих черный списках давно уже фигурирует международный убийца по кличке Сержант, может всерьез заинтересоваться неким русским Степаном Юрьевым, — и не скрыться ему даже у себя на родине, где он давно объявлен в розыск…

Синьор Валаччини продолжал улыбаться приятному воспоминанию, когда к нему подошел слуга и доложил, что вертолет готов к вылету. Старик кивнул и приказал сообщить Марии и синьору Юрьеву (Валаччини доставляло особое удовольствие называть Сержанта его настоящей фамилией), что им следует поторопиться.

Эту морскую прогулку он запланировал ради своих новых гостей — Сержанта и Марии. То есть, конечно, ради себя, а они оба просто должны были служить марионетками в простой пьеске, написанной им накануне. И Валаччини заранее наслаждался тем, как она будет сыграна.

Через час все трое уже были на яхте. Солнце выползло из-за моря, сразу высветлив горизонт, и с гор принесло прохладную свежесть…

Как только отошли от причала, яхта ожила, повеселела, ускорила ход, заплясала на легкой и мелкой зыби. Солнце уже начинало припекать. Мария, которая в вертолете сидела надувшись, сразу по прибытии на яхту спустились в каюту досыпать. А Сержант развалился в шезлонге на палубе под брезентовым пологом и потягивал пиво, принесенное стюардом.

Когда синьор Валаччини был молод так же, как и его нынешняя пышнотелая пассия — светловолосая Мария, в его жизни, кроме любви к яхтам, была еще и любовь к черноглазой красотке Лючии. И ночи, проводимые с ней, испепеляли его… пока он не узнал, что плутовка дарит свое тело его лучшему другу, смазливому весельчаку Джованни. Тогда Томмазо пришел в такую ярость, что столкнул друга со скалы. Потом отнес изуродованное тело юноши его родителям, а на похоронах искренне убивался, горюя об утрате. Просто тогда он не видел иного выхода.

Это сейчас помудревший синьор Валаччини нашел бы выход. Некоторое время назад он — скорее из каприза — попытался навести справки, узнать, что стало с его Лючией, которая вскоре после смерти Джованни уехала куда-то на север. Оказалось, Лючия давно умерла, успев до этого стать уличной проституткой, сифилитичкой и наркоманкой.

И из-за такой дряни Томмазо когда-то убил друга…