Клятва Тояна. Книга 1

Как ни странно, но именно история с незадачливым верхтагильским воеводой легла в первую дорожную запись Кирилки Федорова. А дальше побежали на бумагу разные сведения. О том, к примеру, что страна Сибирская отлежит от Москвы на сто с лишним поприщ, а путь по ней за Солью Камской называется Бабинова дорога. И движется та дорога промеж седых гор, досязающих до облак кедрами и другими игольчатыми и листвичими древесами своими. Те горы обильны зверьем, угодным на снедение и одеяние человекам. Еще есть олень, лось, заяц, таушкан, бобер, лисица, выдра, россомаха, горностай, песец, белка и многоразличные птицы. Вокруг дебрь плодовитая. Здешние люди живут кочевьем, грамоты и веры у них нет, а молятся они кумирам своим, приносят жертвы человеческие и молят истуканов подать всякие милости в дому и в охоте. Питаются же рыбою и сохатым зверем. Есть рыба харьюз, таймень и белая кроме леща да головля, а красной рыбы никакой нет…

От общих рассуждений Кирилка перешел к именным росписям. Сперва назвал пустынные верховья Яйвы и Чикмана, потом вывел Бабинову дорогу на Косьву, там, где в нее вливается Тулунок. По северному берегу Косьвы, мимо поселения Ростес, добрался к притоку Косьвы Кырье. Особо описал Павдинский камень на одноименной реке и небольшое селение с первым таможенным караулом. Там устроен был гостиный двор для привоза и отвоза купецких товаров, торговое место для менов с татарами и вогуличами. Второй караул располагался на Ляле, иначе говоря, на Каменной реке. По обе стороны возвышались нескончаемые скалы, из расщелин которых лезли ввысь цепкие ели и березы. Они напоминали темные заснеженные тучи. А под ногами — звенящая пустота, в которую жутко и весело заглядывать. Крикнешь, Ляля аукнется, засмеется, загремит. Близко она и вместе с тем неисповедимо далеко.

Ямские люди Саломатовы, которых Поступинский забрал с собой из Соли Вычегодской, оказались отменными певцами. Как заведут дорожную, сердце замирает. Голоса у них сильные, раздольные, с горы на гору перекатываются, под нависшими глыбами замирают, сливаясь с серебристым журчанием воды.

Высота ли, высота поднебесная,Глубота ли, глубота придорожная.Широко раздолье по всей земле.Много мест на ней непаханыя…

Запев ведет отец, Омелька Саломатов, а Степка заливисто подхватывает:

Уж и чем ты, земля, изукрашена?Чем под ноги нам уложилася?Изукрашена ты лесами да болотами.Изукрашена Каменным поясом.Да еще большою дорогою,Што прошла по Руси из конца в конец.

Затем их голоса сливаются:

Нет милее на свете дороженьки,Чем тоя, што назад возвертается,

Возвертается ко дому ко родимомуДа к семеюшке, богом даденой.

Тут отец умолкает, давая Степке досказать свое:

Да к любимой к моей, ко невестушке…

Он о своей любимке поет, а будто о Баженкиной. И снова щемит сердце: Даренка, Даренка, где же ты? Что с тобой? Поджившие губы незаметно начинают вышептывать обращенную к ней песню:

Ой звидси гора, а звидси друга.Меж тими та двома горамиЯсная зора.

Думав, що то зора,А ж то не вона.Ой то моя любая дивчинаПо воду ишла…

Голос крепнет, разворачивается, и вот уже две песни летят над Бабиновой дорогой.

Саломатовы выводят:

Ах вы ветры, ветры буйныя,Ветры буйныя да раздольный,Вейте вы над столбовою дороженькой,

Помогайте ей ко семье бежать…

Баженка ведет свою линию:

— Дивчина моя, сидай на коняТа пойдем ув чисто полеДо мого двора…— Як буду твоя, сяджу на коняОй та пойду ув чисто полеДо твого двора…

А Тоян Эрмашетов, затосковав о родимой Эуште, о семье, о детях, разразился долгим гортанным звуком, напоминавшим песню без слов.

И вот уже весь обоз движется, внимая раздольному напеву дороги. Заслушались, опустили поводья возчики. Расправили плечи верховые казаки. А Кирилка Федоров, не удержавшись, выпрыгнул из саней на обочину и пошел рядом с главными запевщиками. Откуда знать парню, что Омелька Саломатов чуть не родня ему? Это его сестру, Палашку, отец до сих пор в сердце держит. Стало быть, и Кирилке она не чужая…