Клятва Тояна. Книга 1

Оттуда путь прежде на север поворачивал, к Чердыни, затем поднимался на Каменный пояс по белой реке[274] Вишере, переваливал на черную реку[275] Лозьму, чтобы спуститься но ней до Тавды и вместе с Тавдою впасть в Тобол, текущий уже но Сибирской Татарии. Переходы дальние, трудные, не в меру опасные. Вот и пришла из Москвы грамота, чтобы послали Никита и Максим Строгановы охочих людей поискать более короткий и легкий путь на Югру[276]

, Это еще при блаженном царе Федоре Иоанновиче было, девять лет тому назад.

Не сразу сыскалась нужная дорога. А время не терпит. Немирные вогулы стали чинить препятствия на пути из Вишеры в Тавду. Пришлось укреплять его Лозьминским городком. Поставили его в устье реки Ивдель, что впадает в Лозьму, сделали на ней первое в этом краю плотбище и пошли оттуда теснить пелымского князя Аблегерима. На месте его городка Таборы поставили свой Пелым. А там до Тоболеска и Тюмени рукой подать.

Меж тем посадский человек Артюшка Бабинов проведал-таки более удобный путь за Камень — из Соли Камской на юго- восток к черной реке Туре[277]. Он оказался на треть короче, а это для Москвы большая выгода. В награду за усердие велели Строгановы тому же Артюшке набрать сколько надо будет для дела гулящих людей, спешно расчистить дорогу, навести переправы, сделать пологие спуски и подъемы. Пока Бабинов исполнял их наказ, чердынский воевода Сарыч Шестоков, тот самый, что ведает ныне на Москве Ямским приказом, выбрал удобное место для Верхотурского города, чтобы закрепить за Русией это направление. Ему приглянулся неприступный утёс на месте чуцкого[278]

городища Неромкарра, мимо которого ни конный, ни санный незаметно не проследует. Лучшего места для крепости трудно сыскать.

Как только устроилась Бабинова дорога, запустела Вишеро-Тавдинская. Не надобным сделался Лозьминский городок. Однако и бросить его без пользы жалко. Один выход — разобрать на бревнышки да и сплавить в Пелымь. Так и сделали.

А Бабинов за старания свои получил добрую вотчину, чин сына боярского и стал прозываться не просто Артюшкой, а Артемием Сафроновичем. Во какие возвышения удачливым людям случаются…

Обо всем этом поведали Баженке и другим обозным людям словоохотливые казаки Федька Бардаков и Иевлейка Карбышев. Оказывается, Федька строил, а потом разбирал и сплавлял на Пелымь Лозьминский городок. Иевлейка начинал свою службу с Верхотурья. А Фотьбойка Астраханцев присовокупил к их рассказам попутную историю про Верхтагильского воеводу Рюму Языкова и его большого казанского кота- людоеда. По словам Фотьбойки, Верхтагильская крепость устроена была допреж зачатия и поставления Лозьминского и Верхотурского городков и так же, как Лозьминская, потом брошена. Но это не суть. Речь о воеводе. Незавидный он был, в летах немалых. Спать любил страсть как. Служба идет, а он завалится себе в мягкие постели и дрыхнет без задних ног. Рядом с ним кот — лохматый, здоровущий такой. Глаза узкие, морда разбойная. Урчит, будто мыша заглотил. Ну словом, басурманское отродье! Как-то раз непонятно с чего взбесился этот котище да и переяде спящему воеводе горло. Ну чисто зверь дикий. Изгрыз Рюму до неузнавания. Вот и доверяй после этого казанским и прочим домашним любимцам…

Тут узкоглазый Фотьбойка выразительно глянул в сторону Тояна Эрмашетова, де, этот сибирец также ненадежен, как котище покойного воеводы Языкова. Но десятник Куземка Куркин строго пресек своего подначального:

— Не тебе языком блудить, не нам бы твои речи слушать. На себя сперва погляди!

— А чё я такого сказал? — заоправдывался Фотьбойка. — Подумаешь…

Тоян на него и внимания не обратил. Стоит ли намекам Фотьбойки значение придавать, коли казаки его в расчет не берут? Лучше расспросить Федьку Бардакова — ту ли он Лозьминскую крепость строил да раскатывал, где прежде Василей Тырков служил? Федька охотно подтвердил: ту. И оказалось, что нынешний тобольский письменный голова, старый Тоянов доброжелатель, как и Артемий Бабинов, под счастливой звездой родился. Был рядовым казаком, а стал звон кем!

Федька говорил о Тыркове с уважением, без зависти, простодушно посмеиваясь над своей непутевостью. Тырков, почитай, давно в полковниках, а Бардаков кем был, тем и остался. У каждой птицы свой шесток, свои крылья. Ничего не поделаешь, ежели у Федьки они куцые.

На самом-то деле и не плох Бардаков, и трудовит, и покладист, да к хмелю пристрастен. Он его, как тот казанский кот Рюму Языкова, безжалостно заедает. Хорошо хоть не до смерти…