Клятва Тояна. Книга 1

Снова переглянулись приятели. Ну и Антипа. Пес в рясе! Святым крестом за дурман-траву расплатился. Как его только земля держит? Святотатец! Мало того, дал простодушному татарину имя Касьяна немилостивого. Посмеялся безнаказанно, свои грехи на него переложить размыслил. А до того ему и дела нет, что он тут не сам от себя, что по нему местные люди о вере православной судить будут, тем паче о святых отцах русийских, де крест для них в цене питейного шара.

— Да! Без головы я! — задетый за живое словами хозяина, Кирилка мотнул башкой, как норовистый конь. — А коли так, скажи-ка, субар[292], снимал с себя Антипа божий крест и облаченье поповское, когда шар у тебя пил?

Киныров непонимающе пожал плечами:

— Зачем снимать? Он не хатын[293] мне… — и вдруг, понизив голос, с доверительным смешком перевел речь на другое: — Хочешь кыз-ере уштяк? М-м-м-м, — тут он чмокнул сложенные щепоткой пальцы, показывая, каких сладких девушек-рабынь остяцкого роду он может предложить проезжим русиянам, и, не дожидаясь ответа, начал перечислять, что хотел бы взамен: зеркала стенные и бисер, либо ожерелье дутого жемчуга, либо медную и оловянную посуду, либо пуговицы и вату на подбивку военных кафтанов… Всего за пол обычной на них цены…

— Оставь своих девок себе! — перебил его Кирилка. — Мы не для того здесь, чтобы срамиться, — и вышагнул за дверь.

Баженка поспешил за ним.

— Бисмилля![294] — выкрикнул им вослед Касьян Киныров.

Вот тебе и простодушный татарин. Антипа плох, но и этот новокрещен не лучше. Нашли друг друга.

Настроение у Баженки испортилось: не к добру эта встреча, ох не к добру. А Кирилке хоть бы что. На него вдруг резвость напала. Вскинулся он на коня, дал шпоры и умчался вперед. Потом появился сзади, точно дух перелетный. Обкружил обоз да так, что никто и не заметил, когда. Баженка его с этой стороны ждет, затревожился уже, а он с другой нагоняет. Заметил изумление приятеля и доволен. Зубы скалит, шапка набекрень. То с одним казаком побалясничает[295]

, то с другим, а то ямского охотника подзудит, де ползешь аки улитка бессмысленная, вот как надо — и понукнет своей плетью его коня. Не смеют его осадить возчики, бранные слова в бороды вышептывают, де снова задурил обозный дьяк. И какая ему вожжа под хвост попала?

А Кирилке самому невдомек, какая. Ни с того, ни с сего прицепился к Антипке Буйге. Надо же кого-нибудь подразнить, а тут ямщик, по отцу калмык, по матери русиянин, да еще с таким именем… Ему ли в одном ряду с исцелителем зубных болей, слепоты и глухоты, священномучеником Антипой-половодом[296] числиться? Вот и взялся насмешничать, де хоть ты и Антипа, а поглядеть на тебя, челюсти воротит, не Половод ты, а Полозуб… и всё такое прочее.

Буйга в ответ только улыбается. Лицо у него широкое, темное, глаза раскосые, нос картошкой. Бороденка растет плохо, но растет. Молчаливей и безобидней его в обозе нет. Иной день и десяти слов не скажет. Зато старательный на редкость. Сани у него всегда на ходу, конь досмотрен, упряжь крепкая. Кабы все такие возчики были, обозу Поступинского цены б не было.

Кое-как оттер Баженка своим конем коня Кирилки от Антипки Буйги:

— Не трогай человека. Виноват ли он, что ходит по свету другой Антипа?

— Может, и виноват, — хмыкнул Кирилка. — А тебе-то что?

— Удивляюсь.

— А ты не удивляйся! Лучше скажи, дадут ли мне обоз от Тобольского города до Сургута вести? Чем я хуже Поступинского?

Вот и поговори с ним. Баженка ему про одно, Кирилка в ответ про другое. Обоз еще до Тюмени не добрался, а он мыслью уже в Тобольске. Ох и честолюбив парень! Хочется ему напоследок в обозных головах походить. Корежит его что- то изнутри. Будто Касьян немилостивый в него вселился.

А может и такое статься. Ныне ничему удивляться не приходится. Ведь Касьян у ворот ада стоит…

В Тюменском городе Кирилка не сел по своему обычаю за роспись дороги. Едва добравшись до ложа, свернулся калачиком и уснул мертвым сном. А наутро облетела обозников весть: Антипка Буйга сломал ему на руколоме пальцы.

Никто того руколома не видел. Сошлись ночью два супротивника и ну единоборствовать. Сила нашла на силу, ловкость на ловкость. Но один поединничал по-русийски, другой по-азиатски. Вот и остался обозный дьяк без главных пальцев. Для писчего человека это большая беда.

Досталось и Антипке Буйге. Тюменский голова Алексей Безобразов без суда передал его на кнуты палачу, а после велел в тюрьму вбросить.

Вот уж и верно говорится: не изжив года, от Касьяна немилостивого не избавиться. Он там, где его не ждут.

Две смерти шамана Кабырлы