Клятва Тояна. Книга 1

Вернувшись в покои Казанского дворца, Тоян велел разжечь домашний очаг, который русияне называют камином. Ничто так нс успокаивает, как созерцание огня. Ничто не помогает так думать, как тихое потрескивание поленьев, певучее шуршание пламени, острые лесные запахи, источаемые деревом прежде, чем оно превратится в пепельно-серую золу. Дым улетает через отверстие, невидимое глазу, и там гудит, свистит, ухает, будто ночная птица.

Тояну уже доводилось видеть камин — в Тоболеске — у боярского сына Василия Тыркова. Но тот был маленький, из глиняных камней, раскрашенных цветочками, а этот выступал из стены на уровне плеч и сложен был из каменных плит с резными узорами.

Перед камином лежал огромный ковер, усыпанный цветастыми подушками. Он был похож на кусочек степи, невесть как занесенный под своды Казанского дворца. Тоян устроился на нем поудобнее и прикрыл глаза.

Степь и огонь — что может быть желанней для уставшего путника? А еще хорошо прожаренный на углях кусок молодого сочного мяса.

Тоян велел принести баранью вырезку и сам насадил ее на железный прут. Поворачивая жарево над желтым огнищем, он задумчиво следил, как перетекает с места на место пепельно- серая зола. Она похожа на быстротечное время, которое отцветая, гаснет. Но вот из-под зыбких его наносов проклевывается робкий язычок пламени, потом другой, третий, и зола вновь оживает, начинает струиться, смешиваясь с возрожденным огнем. И трудно теперь определить, где прошлое, а где настоящее, где жар подлинный, а где мнимый.

Не так ли и жизнь человеческая? Каждый новый год испепеляет ее, укорачивает, но и возрождает.

Три последних года показались Тояну самыми долгими и мучительными из прожитых им. Потому что он сомневался. Сомневается и теперь, но это сомнения человека, переступившего черту. Одно дело сомневаться у себя в Эуште, другое здесь — в Москве.

А началось все с Василия Тыркова. Три зимы назад пришел он в Тоянов городок посланником от тобольского воеводы. В почесть Тояну привез он серебряные ковши, богатые одежды, тисненые седла и ковровые чепраки с бисером, а впридачу ярлык[59] за красной печатью русийского царя. И сказано было в том ярлыке, де если Тоян-эушта приложит свои земли к московской Сибири, и будет его река Томь под его государева государя царя рукою, то будет Тояну за это ласка и привет, и великое бережение, и милости, и ясак легкий, как кому заплатить мочно, смотря по тамошнему месту и промыслам, и оборонь от обидчиков всяких, и многие доходные дела.

Собрал Тоян ближайших родичей, усадил рядом сыновей и племянников — пусть слушают, что ответят взрослые взрослым, пусть учатся обуздывать слово мыслью.

— Над смирным конем всяк хозяин, — бросил пробный камень один из братьев.

— Иль алла! — пригорюнились старцы.

— Откуда огонь, оттуда и теплее, — подал голос другой.

По морщинистым лицам пробежал теплый ветерок одобрения.

— Нужный камень руку не тянет.

Но почтенный торкин[60] язвительно напомнил:

— В один сапог две ноги не затолкаешь.

И затеялся спор. Те говорят:

— Лучше в ногах у сильного лечь, чем в головах у слабого.

Эти:

— Можно привести коня на водопой, но нельзя заставить коня пить.

То одна сторона верх возьмет, то другая.

— А ты что скажешь? — неожиданно спросил Тоян у старшего сына.

Люди Совета скрестили на нем заинтересованные взгляды.

Наследник не заставил себя ждать:

— Зачем спешить с ответом, ата? Может, удастся промолчать спрашивая?

Вздох одобрения объединил спорящих:

— Хорошо сказано. Иль алла!

Тоян едва заметно кивнул.

Молод Танай, а рассудил, как подобает опытному человеку. Значит, пошли на пользу их вечерние беседы.

В детстве Тоян упал с коня и долго не мог ходить. Это оторвало его от сверстников. Лежа на кошме, он днями слушал, о чем говорят седобородые старцы и словоохотливые женщины, а когда заговорил сам, все поразились его взрослой речи и стали называть его Емек[61].

У сына другое прозвище — Кошкар[62]. Аллах дал ему крепкое тело и жажду первенства. Тоян учит метко думать и к месту говорить. Вот как сейчас.

Самая большая радость отцу, когда хвалят сына. Ничто не вырастает на пустом месте, ничто не исчезает бесследно. Каждый идет своим путем, но в одном пути всегда заложен другой.

Тоян вдруг увидел себя на месте Таная, а на своем — отца, любившего повторять: «Сумеешь разжечь — и снег загорится, сумеешь спросить — и ответ не нужен».

Танай сказал то же, но другими словами. Голос вечности подсказал их ему.

Чтобы развлечь высокого гостя, собрал Тоян княжеский пир. И пошли расспросы: какого Тырков рода, давно ли в Сибири, близок ли он к царю, каков из себя царь и какова Москва?