Клятва Тояна. Книга 1

С виду Тырков — медведь, но если присмотреться к нему повнимательнее, если прислушаться, с какими переменами голоса он говорит, можно увидеть, что в нем спрятаны и соболь, и лисица, и бобер, и крот, и другие разные звери. Не зря уштяки[67] и вогулы из всех своих духов главным считают медведя. Он для них — человек верхнего мира, одетый в лесную шубу. Чтобы повелевать тайгой, ему надо нести ее в себе, уметь все, что умеют бегающие, ползающие и летающие.

Не успел Тоян подумать так, а у Тыркова уж медведь на языке. Вспомнил, как угощали его прошлой зимой кодские уштяки. Завернули в ягодные листья самые сочные куски медвежьего мяса, положили в золу, а сверху стали жечь костер. Жгут и приговаривают: «Мы не убивали тебя, хозяин тайги. Мы тебя любим. Тебя убил тот, кто пришел и хочет есть. А нам не надо. Мы добрые».

Не дожидаясь, пока эушталар сморщат темные лица в ответной улыбке, Тырков засмеялся сам, потом с шутливой серьезностью взял с блюда слоеный кусок казы[68] и бросил в рот.

Это остановило улыбку Тояна.

Эушта — народ коня. Прежде чем взять казы, посланник высмеял уштяков, которые едят мясо своего божества. Неужели он хочет высмеять и эушту?

Их взгляды встретились.

— Ну? — спросил Тырков. — Как?

— На все воля Аллаха, — сомкнул ладони Тоян. — Он дал нам коня. Кто дал уштякам медведя, мы не знаем.

— Да я не о том… Они говорили: тебя убил тот, кто пришел и хочет есть. А пришел я! Меня угощали! Я хотел есть. Ясно?

— Мы так не скажем.

— И на том благодарствую.

Новая досада дернула брови Тыркова, но посланник и теперь не дал ей воли. Он запихнул под локоть вывалившуюся оттуда подушку и вновь заговорил о милостях Москвы к владетельным сибирянам, среди которых замиренных не меньше, чем замирившихся по своей охоте. Особо вспомнил Маметкула, который приходил громить чусовские городки Строгановых, а после воевал против Ермака и много всякого урона нанес русийским людям и ясачной казне. Двоюродный брат разбойного Кучум-хана, он и сам был разбойником. Но Москва не злопамятна. Получив Маметкула в плен, она протянула ему руку дружбы, и когда Маметкул протянул в ответ свою, сделала его при себе воеводою. С тех пор ходил Маметкул против шведов (есть такой народ по ту сторону Русии), и против татар (есть много татар разного склада и языка, которые не только с Москвой, но и меж собой воюются). В тех походах и заслужил он себе честное имя Маметкула Алтауловича. Только знатных и почетных людей принято на Русии величать по отечеству. Стало быть, отца Маметкулова Алтаулом звали.

Мог бы и Кучум-хан, сын бухарского Муртазы, царю служить, да не захотел. Гордыня его обуяла. Думал, коли раньше были русийские города под ордой, то, неровен час, вернется старое. Скольких людей перебил и переграбил, воюя с Москвой, а все зря. Настигла его заслуженная кара.

Но Бог с ним, с Кучумом. Что с мертвого возьмешь? Простил его царь Борис Федорович. И все его плененное семейство простил. Когда в генваре позапрошлого года привезли кучумычей в Москву, велел государь в колокола ударить, и молебны служить и радоваться, что Сибирь опять заблестела в русийской короне.

Было на что поглядеть. Впереди шествия сурначи трубят, барабанщики в накры бьют. Следом — дети боярские в собольих шубах, по два в ряд. Кони под ними играют, толпа любуется. А уж потом резные сани с почетными пленниками бегут. В первых — пять младших сыновей Кучума, от юноши Асманака до младенца Кумуша. Потом восемь жен и восемь дочерей, а дальше невестки, племянники, мурзы и лучшие воины хана. Все в мехах драгоценных, ферязях багряных, либо в бархатах и кружевах. Ну прямо как птицы райские. А навстречу им — Абдул-хаир, тоже кучумов сын. Его пленили задолго до этого. И осенил он крестом братьев и сестер своих, поскольку перешел в христианскую веру и стал Андреем.

— Ай-яй, — снова закачали головами старцы. — Нет человека презренней кяфира[69]. Накажет его Аллах.

— Но спасет Христос!

— Продолжай, посланник, — вмешался Тоян. — Что ты еще видел тогда?

— А ничего особенного. Дали им на Москве достойное содержание, присоседили в лучших домах. Да не пожилось им там. Стали проситься куда привычней. Ну и отпустил их государь — кого в Бежецкий Верх, к ихнему Маметкулу, а кого в городок Касимов, к тамошнему Ураз-Магомету…