Ни за ней, ни за таткой нет вины. Но тогда почему они здесь? Почему рядом с ними старец Фалалей? Ведь он подсуден лишь монастырским владыкам. Его нельзя держать в одной келье с мирянкой. Не по закону это…
Но кто сейчас слушается закона?! Всякий власть имущий хочет иметь еще больше. Всякий преступающий дозволенное мнит себя выше царя и Бога. Остальным остается тяжкий крест.
Ну что же, пусть будет крест. Бог по силам его налагает, по силам и искупление дает…
Нет ничего томительней тюремного сидения. Вот-вот придут за тобой або за ближним твоим, уведут неведомо куда, сотворят неведомо что. Время остановилось. День заменила ночь. Мир сузился до спотыкающегося огонька лучины. Зато открылась душа для чистосердечных бесед с Богом и друг с другом.
Наверстывая упущенное, татка вновь приступил с вопросами к старцу Фалалею. На этот раз захотелось ему узнать, чем отличаются паписты от лютеров, правда ли, что меж ними смертельная война и не пожрет ли она их обоюдно, расчистив путь православию в другие христианские страны?
Даренка почувствовала гордость за татку. Спрашивать можно по-разному: знаючи и наобум, лишь бы спросить. Татка спросил знаючи. Вон как внимательно глянул на него старец Фалалей, не ожидал, видать, от хлопа такого интереса к распрям в христианском мире.
Это для Даренки все ереси на одно лицо, а татке непременно знать надо, которая из них к чему клонит и откуда взялась. Такой уж он любомудрый.
И поведал ему старец Фалалей о германском монахе Лютере, который отправился в святой город Рим, дабы укрепиться в благочестии, но узрел там осиное гнездо церковных любостяжателей. Грехи они отпускали по бумагам, называемым индульгенциями. И бралась за те бумаги мзда, как за товар на торжищах. Мзда же бралась со священника за ставление и многие другие услуги. Воспечалился Лютер великою печалью, узрев храмы, потерявшие евангельскую чистоту и простоту, распри лжепастырей с королевской властью и народом, царебожие папы, поднявшего себя над решениями собора. И учал Лютер вселюдно доказывать их неистинность и стяжатетьство…
— Як Нил Сорский! — не утерпев, подсказал татка. — Против осифлянив…
— Не зовсим так, — мягко осадил его старец и повел рассказ дальше.
Дабы исправить пороки и укрепить добродетели римско- католической церкви, призвал Лютер запретить продажи индульгенций, подвести папу под собор и жить, во всём опираясь на единую веру, исподаренную небесным милосердием…
Тут татка одобрительно закивал, явно становясь на сторону Лютера. Но не долго длилось его согласие. Услышав, что еще предложил Лютер, он раздосадовано плюнул и перекрестился.
А предложил Лютер отринуть почитание святых, дабы не корыстилась церковь на этом почитании, из семи таинств оставить четыре, убрать из храмов все пышное, отвлекающее от прямого богослужения, а церковь разделить по числу народов и отдать в руки государей этих народов. Мало того, дать право каждому верующему свободно толковать Святое Писание.
— Це як же ж так? — поразился татка. — Без панотцив?
Старец уточнил: без Святого предания. Учение веры и законы Божьи принесли в мир апостолы Спасителя нашего Иисуса Христа. Они передавали их из уст в уста. Храмы прихождения и молитв появились позже. В них и родилось письменное Слово. Так можно ли отрывать Святое Писание от Святого предания, огонь от светильника, а сокровища хранить без сокровищницы? Не задует ли ветер сомнения священное пламя веры? Не станут ли беспризорные сокровища легкой добычей разбойников с большой дороги? Не осквернится ли верующий безверием, если не будет ему никакого призора? Христианин перестанет быть христианином, когда своя справа[242]
затемняет ему очи, обращенные к Богу. За для своего личного преуспеяния он готов копаться в Святом писании, подобно свиняке, ищущей желуди плотского ублажения, а не истины. Что выберет он? Ну конечно же то, что оправдывает его деяния. Ведь до чего дошел в своих исправлениях Лютер? — Нарушив обет безбрачия, он женился ни инокине. А это двойной грех, ибо не только себя совратил он, но и девицу, посвятившую себя Господу. Гордыня его обуяла, самоправие и уземленность. Иначе не упал бы он с вершин боголюбия в пропасть богобория…Серые щеки старца заполыхали праведным гневом, брови вскинулись, нос заострился. Однако не дал он воли своему непомерному голосу, усмирил в себе.
Даренка уже привыкла, что старец Фалалей в делах веры премного сведущ. Но откуда ему знать, каковы они в Риме или в Германии, что именно изрек Лютер против папистов и чем это кончилось? Может статься, сам бывал в тех странах, або из новописанных книг вычитал. Но скорее всего слышал от иноземцев. Нынче, сказывают, от них на Руси отбоя нет.