Клятва Тояна. Книга 1

Глаза у Даренки начали слипаться. Она незаметно пересунулась в угол, приклонила голову к стене, поджала ноги. Голоса беседчиков звучали всё тише. Старец Фалалей продолжал объяснять татке, почему война между папистами и лютерами не на пользу православию. А потому, что у каждой страны свои люди, свои обычаи, свои занятия и всё другое. Какова в них жизнь, таково и вероисповедание. У италийцев, испанцев, франков або у тех же поляков, к примеру, нрав от природы пылкий, выспренный. Они склонны к торжественному богослужению — среди величия настенных росписей, небесной музыки и богатых одеяний. От земных щедрот в них телесные силы бунтуют. Вот и церковь у них такая — римско- католическая. Иное дело английцы, шведы, голланды и прочие германцы, живущие к северу. В них больше ума и деловитости, чем праздности и уявы[245]. Они более строги, неприхотливы, хозяйственны. А всё это и есть в протестантских верах. Что до православия, то в нем сердце и ум изначально равноправны. Их союз скреплен духом братства и человеколюбия, который идет не от земных управителей, а от царя небесного. Оттого и не ходят православные люди в крестовые походы, не навязывают другим народам постыдные унии, не ждут выгоды от войны меж иноземных христиан, дабы укрепиться на их месте. Им бы у себя на Руси истинно божий порядок навести…

Даренке хотелось дослушать вещего старца. Очень уж он высоко мыслит. Но сонница оказалась сильней. Она расслабила ее и уронила на кутник. Бережно уронила, жалеючи. Еще и таткиной гуней[246] прибросила, чтобы согреть. Ласково шепнула: спи, доненько, спи…

Она и заснула. Да так сладко и крепко, будто у себя в Трубищах.

Проснулась — кто-то ее за плечо трясет: вставай зараз… да вставай же… тикать треба…

Куда бежать? зачем?

Натянула Даренка на голову гуню, спряталась у себя в гнездышке, авось отвяжутся.

Нет, снова трясут.

Кое-как пришла в себя. Протерла глаза. Батюшки-светы, примнился ей… кто б вы думали?.. Трохим-Цапеня! Стоит рядом с таткой, лицо нутром шапки утирает. Будто после трудов тяжких. Поймав Даренкин взгляд, весь так и засветился.

А Даренка насупилась:

— Що воно за один?[247]

— Да це ж Трохим Бодячонок! — склонился над нею татка. — Знайшов нас, щоб до помочи стати. Бачиш, видкрил нам двер знадвору. Ходим скорише!

Дверь и правда была открыта. Через нее затекал в темничку свежий воздух. Он звал на волю.

— Ходим! — с готовностью подхватилась Даренка. — Хоч би там що було! — и протянула Трохиму руку, безоглядно, как в детстве.

Он радостно сжал ее долонь. Еще и заколысал. Тоже, как в детстве.

— А ти, панотец, чом не встаеш? — натягивая гуню на себя, спросил татка. — Бильше такого випадка[248] не буде!

— Не я сюди сив, не я видциля[249] и тикати маю! — с неожиданным самолюбием ответил старец и добавил участливо: — А вам треба до монастиря йти. Найдить там ризничего Палемона. Вин вас пригощуе и заступниитво дасть и слидом за нашим обозом з попутним пошле! Йому усе про мене доповидаете: де я и як я сюди попав. Он зрозумие, що дияти. Но зараз краще вам буде на посади укриття пошукать. Втрьох ви до монастиря не досягните. Нехай одинак крадется, а двийко його тихцем ждуть. Добре?

— Добре, отче правий. Отак и зробимо.

— Тоди ось вам гроши, щоб було за схову заплатити, — старец вложил в руку татки несколько серебряных монет. — Заприть мене знов, як було, — и с чувством перекрестил каждого: — С Богом, дити мои. Ступайте!

За дверью беглецов обступил мрак крытого перехода. Пока Трохим и татка возились с запорами, Даренка пыталась понять, куда он ведет.

Ее бил озноб.

«Скорише! Ну скорише ж! — мысленно торопила она. — Чому возитесь?»

Вдруг в нее толкнулось что-то живое.

Полапала Даренка — и обмерла от ужаса: рядом стоял карлик и шумно сопел. У него была голова величиной с изрядный гарбуз, а на том гарбузе — слюнявые губы. Такие слюнявые, что она сразу поняла: это призрак. Он явился, чтобы помешать им.

Ну уж нет! Даренка решительно отпихнула его от себя:

— Геть видциля[250], нечиста сила!

— От дура! — зло ругнулся в ответ призрак. — Ослепла чи що?

Голосок у него детский, простуженный.

— Це Лавронька Сопля! — вставился меж ними Трохим. — Проводир[251]

мий. Вин ще хлопчик, Дася. Не штовхаи його.

— Темно тут, — повинилась Даренка, — Звиняй, хлопчик, не пизнала.

— Ладно, — примирительно засопел Лавронька. — Пошли што ли?

— Вже можно.

И заспешили они за Лавронькой на свет, который брезжил в конце перехода. На полпути остановились. Даренка не сразу сообразила, зачем. Оказывается, здесь начинался потайной лаз. Лавронька исчез в нем, будто сквозь землю провалился. Следом пал на колени Трохим.

— Ось як треба лизти! — он поднял руки над головой и тоже унырнул под стену.

Даренка нащупала углубление, сунулась в него и поползла, осыпая на себя комья земли.

Лаз был тесный, сырой, похожий на кротовую нору. В нем пахло гнилью и псиной. С одной стороны его затыкал Трохим, с другой татка. Задыхаясь, Даренка проталкивалась вперед. Скорей бы выбраться из этой ловушки! Моченьки больше нет…