Клятва ворона

Влад вскинул руку совсем как Павел, нападая на Ирку. Жест был тот же, только вот у Яблонева он выглядел совершенно по-другому. Стремительнее, изящнее и при этом устрашающе настолько, что по спине побежали мурашки, а на голове зашевелились волосы, не говоря уже о пресекшемся дыхании.

Совсем белые в темноте и лунном свете, скрюченные пальцы ведьмака больше напоминали птичьи когти. Когти, готовые вцепиться и не отпускать.

– Значит, ты решил по-плохому, – покивал Илья, похоже, совсем не впечатленный увиденным.

– Всего лишь выбрал то, что считаю верным, – склонил голову набок Влад.

– Тогда я впитаю твой дар вместе с последним дыханием, о таком варианте ты не подумал? – усмехнулся Илья. – В каком-то смысле, смерть – это всегда безошибочно, – хмыкнул мужчина и резво ткнул железкой точно в центр мангала, оставляя ее там.

Внутри меня взорвалась граната. Боль была сразу везде: стискивала свои треугольные наточенные клыки, вонзаясь глубже, яростнее, сотрясая что-то важнее плоти, костей или разума. На этот раз она пробралась так далеко, куда не забиралась даже я сама. Огнем горела моя суть.

Попытка стиснуть зубы и не выпустить крик закончилась лишь прокушенной губой, градом слез и очередным сглатыванием крови, заполнившей рот. Обвиснув на бечевке, впившейся в кожу рук, я заставила себя сморгнуть и выпрямиться на выдохе. В ушах звенело, сердце билось в горле, срочно эвакуировавшись подальше от пламени, пробирающегося сквозь грудную клетку.

Следующий вдох дался много легче предыдущих. Боль по-прежнему перекатывалась под кожей, но будто бы ослабила напор, соскочив с отметки «убийственно» на «терпимо». Причина такой перемены, конечно же, была в Яблоневе, наставившем на меня раскрытую левую ладонь.

– Даже сейчас ты не способен сконцентрироваться на основной задаче, мальчик. Ее боль тянет тебя назад, вынуждает не думать о себе, – снова запел Илья. – Вынуждает сдаться, даже не начав сражения как следует.

Правая рука ведьмака вернулась на прежнюю позицию, слово на темном, пугающем меня языке вырвалось из практикующего, прочно ассоциируясь с чем-то колючим, холодным и трескучим, послужив лучшим ответом на очередное высказывание неприятеля.

– Не поможет, мальчик, – усмехнулся мужчина, резко проведя рукой перед собой, словно задвигая дверцу шкафа.

– Долго ты не продержишься.

– Как и твоя собачка. Не переживай, утащить твои крылышки сил хватит. Даже если придется их вырвать.

– Я не переживаю. Знаю, что переживу, – выплюнул Влад.

Илья хрипло засмеялся, оценив высказывание, тут же вскинув обе руки и растопырив пальцы, словно паук лапы:

– Ну хорошо, малыш, давай сделаем это как полагается.

Боль вернулась в полном размере вместе с тем, как ладонь Яблонева снова сместилась от меня к Илье. Понятное дело, ему нужны были все силы, чтобы противостоять этой твари. Только вот я тоже была его силой, его другом, его фамильяром, черт побери, и никто не смел обращаться к нему «малыш» и «мальчик» в моем присутствии! Тем более угрожать посадить в клетку или вырвать крылья. Это я та, кто должен отрывать лапки и грызть каждого смертника, рискнувшего посягнуть на моего практикующего.

Я не видела крыши, не было и темноты закрытых век. Перед глазами калейдоскопом проносились три месяца с Яблоневым. Вот он впервые берет меня за руку на лоджии у Кати. Вот ведьмак в моей квартире сверлит Ирку взглядом из-за молчанки о стычке с Аленой. Вот я говорю долгожданное им «да», и тот редкий момент, когда счастье в его глазах не оставило места ни для чего другого. Круг свечей и секреты. Укусы. Сонное «угомонись». Бесконечный поток «собачьих» шуточек. Ласковая снисходительность и готовность все объяснить по-новому, когда я в очередной раз чего-то не понимаю. Десятки объятий: успокаивающих, поддерживающих, уютных, семейных, по-особенному наших.

Сотня сообщений в чате утром, днем, вечером и глубокой ночью. Прогулки бок о бок, нога в ногу, сплетенные пальцы рук и плотно прижатые друг к другу ладони. Бескомпромиссное, твердое и решительное «я на твоей стороне», что бы ни случилось. Даже если виноват, даже если против все остальные, неважно, друзья, семья или неприятели.

Ничего не имело значения, когда мы были вместе, кроме этого поражающего, поглощающего все остальное понимания. Я не могла потерять это чувство принадлежности. Не могла потерять своего практикующего, открывшего мне целый мир загадок, оставаясь самой главной из них.

Не знаю, чем был океан, поднявшийся внутри и затушивший пламя боли за считаные мгновения, обратив ее в мокрый пепел и пыль. Ненависть, гнев, страх или же отчаянье. Думаю, все вместе, в неограниченных количествах.