Клятва золотого дракона

Смех был визгливым и пронзительным, Годомар от его звука вздрогнул, рука гнома дернулась к оружию, но замерла на полпути. А драконица всё смеялась, уже тише, не сводя взгляда с Рукатого, и глаза её блестели, словно от жара, и Годомар, повидавший всяких гадостей в жизни, несколько лет умудрявшийся уживаться с Фрюгом Шестерней на одной территории, усмиривший немало свихнутых машин – Годомар с удивлением понял, что чувствует себя очень маленьким и беззащитным перед этой женщиной со связанными руками. В этот миг она пугала его, пожалуй, побольше, чем топающий ногами Фрюг Шестерня, потому как, кочерга раздери, перед Фрюгом он не ощущал себя… как бы это сказать… едой?

С большим опозданием Годомар припомнил, что Корза упоминала имя этой женщины, и что Даарнейриа – имя никак не эльфское.

– Вы не сможете создать такой машины, – драконица сначала медленно покачала головой, потом замотала ею быстрее, еще быстрее, и немытые спутанные волосы хлестали её по лицу и плечам. – Не сможете, никто не сумеет, никто не знает, как Илидор это делает!

Она замерла, миг-другой сидела неподвижно, потом подула на волосы, закрывающие глаза, и неожиданно спокойным, скучным тоном сказала:

– Если хотите победить Илидора – не мудрите с машинами, просто сбросьте его в лавовую реку, забейте молотами, проткните стальными прутами, просто убейте его, убейте этого ублюдка!

– Даарнейриа, мордой к стенке, – велела эльфка, и драконица молча повернулась к ней и гному спиной.

– Она права по существу, – кисло признала Корза. – Если хотите побороть золотого дракона – не мудрите, просто засуньте ему в пасть тряпку и сбросьте его в озеро лавы.

Годомар пожевал губами, неохотно открыл свою торбу, вытащил оттуда кованую шкатулку и положил её перед Корзой. Поднялся на ноги, сделал пару шагов по направлению к выходу, остановился.

– Знаете, что я скажу, – раздумчиво проговорил гном, – вы звучите так, словно сами себя хотите запугать. Или словно хотите запугать сами меня. Всё это слишком мудрёно, вот что, так и хочется… – он провел сверху вниз ребром ладони: – отсечь лишнее и оставить лишь ту часть, которая годится для заготовки. Если бы всё это было правдой, дракону бы не потребовалось бежать из Донкернаса, он бы просто сделал из вас своих прислужников.

Сидящий у порога эльф полуобернулся, когда Годомар начал говорить, и теперь беззвучно смеялся, глядя в землю. Неровно остриженные пряди закрывали его лицо. Гном перевёл взгляд на него.

– Это ведь от тебя дракон сбежал, да? В Гимбле говорили про это. Так может, тебя и надо выслушать, а? Что ты скажешь про золотого дракона?

Эльф поднял взгляд на гнома, и тот едва не отпрыгнул от неожиданности: такой уж этот взгляд бы странный, жадный, буйный, что ли, яркие глаза горели на бледном худом лице всепожирающим огнём, и Рукатому подумалось: этот огонь наверняка уже сжег всё там, внутри, теперь ему только одно и остаётся – выплеснуться наружу и с рёвом броситься на того, кто окажется поближе.

Какое же безумие творится тут, наверху. Все они явно ненормальные, и оба эльфа, и драконица, и не поймёшь: это Илидор их свихнул или они всегда такими были, поскольку нормальных не берут в Донкернас? Или, быть может, все вершинники со сдвигом в голове – ведь надо быть безумным, чтобы не бояться простора вокруг себя и неба над головой!

– Спасибо, что спросил, – неожиданно нормальным голосом произнёс эльф и тут же улыбнулся странненькой улыбкой, хищной и острозубой – наверное, чтобы Годомар не передумал его опасаться. – Я говорил им, но они все считают, что я недопонял, недочувствовал, недооценил опасность, что те вещи, о которых я говорю – слишком безобидны, и в Илидоре должно быть что-то еще. А я считаю, что ты всё правильно понял, и домыслы про Илидора – чушь собачья. Он не подталкивает к тому, чего ты не хочешь, и не внушает тебе своих мыслей. Наоборот – он как бы сдувает пыль с того, что закопано внутри тебя, это не обязательно хорошее, но такое, что может тебя позвать ввысь и вдаль… Илидор не морочит тебе голову, он тебя воодушевляет

. Он не внушает тебе чуждых стремлений и не заставляет верить в невозможное, он открывает тебе веру в себя.

– А какую веру он тебе открыл в тот день, когда сбежал из Донкернаса? – спросила Даарнейриа, обернувшись. Тон её был скучен и сер, но только ободки глаз пылали яростно, так что розовый отблеск падал на верхние ресницы, делая их почти рыжими.

Годомар быстренько вышел из шатра – всякий нормальный гном достаточно осторожен, чтобы не стоять между умалишенными, которые, насколько можно понять, вознамерились грызться друг с другом. Вышел, но не ушел, остановился в нескольких шагах. Очень его интересовали эти эльфы и драконица, будто они хоть трижды безумны.

– Корз-за, – Найло мотнул головой, верхняя губа его подергивалась, открывая острые клыки, в голосе прорывалось шипение. – Нарочный привез письмо от Теландона. Он согласен с тобой, что нет смысла оставаться здесь, и велит возвращаться в Донкернас.