Клятва золотого дракона

На своём веку наставник-механист Годомар повидал бесчисленное множество паршивых учеников, которые впоследствии так и не стали механистами. Способность к оживлению машин у них была – механисты определяли это безошибочно по поведению самих же машин. К обычным гномам те не проявляли особенного интереса, но стоило появиться в их поле зрения тому, кто наделён талантом оживлять машины и, значит, может получить право командовать ими – стрелуны и стражие змеи становились беспокойны, следили за таким гномом злющими взглядами, воинственно мели хвостами, порыкивали, пускали пар из ноздрей и прочими способами давали понять: держись-ка от меня подальше, мерзкая тварь! Таких гномов механисты и брали к себе в ученики, но… Далеко не все успешно проходили обучение. Одним не хватало усидчивости, другим – внимательности, а некоторым не удавалось постичь науку вдыхания жизни в машины, и на последних механисты досадовали больше всего: ну как же так, вам дана редчайшая способность, а вы не можете нащупать её внутри себя и направить так же естественно, как направляете взгляд или руку!

Да, причины неудач учеников были разными, а вот попытки выкрутиться обычно сводились к одному: механисты-недоучки врали. О своих успехах, о причинах неуспехов, о сделанном, несделанном, охваченном, изученном и тысячах других вещей, потому, хотя Годомар Рукатый не считал себя большим знатоком гномского и уж тем более эльфского поведения, не говоря уже о драконьем, он отлично навострился определять ложь.

– Эльфка и драконица подтвердили нашу главную догадку, – чуть громче обычного говорил Годомар и шагал туда-сюда по мастерской, потирая лоб, – но вместе с тем у меня сложилось ощущение, что они до смерти боятся дракона просто из-за самого дракона и желают непременно заразить и меня своим страхом.

На Фрюга Рукатый не смотрел: не хотел, чтобы злобное выражение лица Шестерни повлияло его решительность и собранность. Только слышал, как Фрюг звякает цепью и пыхтит, сгибая звенья. Перед ним стоял не оживленный пока стрелун без копий на спине, без крышек на боках и задних ляжках – Шестерне удобно было отмерять цепь намотками на стрелуновые шеи. Фрюг не издавал никаких звуков, которые могли бы сказать Годомару «Я тебя слышу», потому у того создавалось ощущение, словно он вещает в пустоту. Надо сказать, это ничем не хуже, чем вещать в грозно-исступлённое Фрюгово лицо.

Рукатый подозревал, что Шестерня, используя недособранные машины, дрессирует тем самым собственный страх – страх снова и снова оказываться перед только что оживленными машинами без защиты, от которой упорно отказывался, а почему отказывался – про это среди механистов ходило множество догадок, но наверняка не знал никто.

– Эти эльфка и драконица – они будто сами не знали толком, что хотят мне сказать. Они словно боятся дракона просто потому, что решили его бояться, и желают убрать нашими руками собственный страх, – повторил Годомар. – Я полагаю, всё дело вот в чём: этот дракон не подчиняется эльфам, как подчиняются другие, и вот эльфы видят его перед собою, но не знают, как его прижучить и от этого непонимания их вдруг накрывает мыслью: а это, вообще-то, дракон, ну, вы знаете, большая такая штука с лапами и пастью…

– Др-раконица тоже боится большой штуки с пастью? – Судя по звуку, Фрюг очень сильно дернул цепь, поскольку как-то умудрился сдвинуть с места тяжеленную машину – её когти неприятно скребнули по полу.

– Я не знаю, чего боится драконица! – рыкнул Годомар, и Шестерня стрельнул в него быстрым подозрительным взглядом.

Он привык, что Рукатый предельно, предельно осторожен и осмотрителен. Годомар очень хорошо знал, что Фрюгу не следует перечить и что очень опасно давать Фрюгу повод думать, будто ты ему перечишь, поскольку всё, что Шестерня желал воспринять как наглый и неприкрытый вызов, он воспринимал именно так, в ответ действуя незамедлительно и соответствующе… то есть соответствующе собственным представлениям о том, как нужно вести себя в подобных случаях. Причина малочисленности гильдии механистов, сказать по правде, отчасти была как раз в этом, и как раз потому Годомару Рукатому, наставнику учеников, приходилось заниматься пропасть знает чем еще: просто не хватало рук. Гильдия испытывала отчаянную нехватку гномов-карьеристов: кому охота расти в гильдейской иерархии, если на вершине восседает Фрюг Шестерня, и с каждым следующим шагом ты всё яснее видишь его свирепое лицо?

Зато Фрюг никогда не снисходил до общения с обычными механистами и уж тем более – с начинающими, они вообще почти его не видели, на своё счастье.

– Я думаю, – решительно и чётко проговаривая каждое слово, продолжал Годомар, – что нужно подробней расспросить о драконе третьего эльфа, который приехал из Донкернаса – того эльфа, который не приходил в Гимбл. Я видел его наверху, он выглядит, как бешеная крыса, но всё не так просто, Фрюг, нет. Я уверен, он знает и понимает куда больше чем кажется…