Клинки Керитона. Трилогия (СИ)

   У входа послышались шорохи, кто-то робко поскрёбся о край полога.

   Битохора поднял палец, указал в сторону входа и спросил вкрадчиво, понизив голос:

   -- Слышишь? Скребутся...

   Гитока скривился: "Жизнь есть жизнь, каждый должен делать своё дело, рабы, как бы им ни было страшно, тоже!"

   В конусе света показалась девушка, следом за ней другая. Они робко приблизились к вождю и застыли покорно в ожидании, склонив головы.

   По обычаю, на них были лишь короткие чёрные юбки. С первого взгляда было видно, что в их жилах течёт чистая верэнгская кровь: девушки -- высокие и крепкие, с приятными чертами лица; три косых полосы -- клейма -- проходили от правого уха каждой из рабынь до линии губ. Гладкая кожа, красивые округлые груди -- фигуры обеих не оставляли желать лучшего, а полные губы ближней к Гитока выглядели соблазнительно.

   -- Выбирай, родной, -- предложил Битохора и закашлялся, слишком большим глотком юхи поперхнувшись.

   Гитока взглянул на девушек. "Красивые", -- отметил он отвлечённо и безразлично отмахнулся.

   Вождь вытер рукавом губы и поманил к себе ближнюю. Та, что левее, грациозно переступив через змеёвницу, двинулась к Гитока. Она подошла, села перед ним на колени и застыла, почтительно в ритуальном жесте сложив ладони.

   Осторожно приподняв косу -- единственную, как и положено рабыне, -- Гитока аккуратно снял толстого, с руку, закопчённого змея с шеи темнокожей девушки и разложил гада на её прикрытых скатертью коленях. Змей, украшенный иглами дикобраза и орнаментами из соусов патхо и маат (также нанесённых кругами вокруг сосков рабыни), источал божественные ароматы. Руки девушки, от запястий до плечей, были оплетены пряными травами, талию опоясывали ветви, отягощённые гроздьями налитых соком ягод голубой цутумы.

   -- Наклонись-ка, красавица, -- похотливо облизнулся Битохора.

   Пухлые губы рабыни сложились в ответную улыбку.

Глава 16. Чарэс

Н.Д. Начало осени. 1164 год от рождения пророка Аравы

Крепость Узун

   Восемь скрипучих запряженных волами повозок вкатились в Узун со стороны Восточной Стрелки и, заполнив тишину гомоном и криками караванщиков, неспешно рассредоточились по пустынной в этот ранний час площади.

   Утро выдалось хмурым и холодным. Чарэс Томмар угрюмо взирал на прибывших.

   "Тохи не тохи, брилны не брилны, что за люди такие? Кожа тёмная, одежды странные. Язык чудной, серединка на половинку: здесь понятно, здесь нет. Может, ридозцы или купцы дауларские? А что, похожи на дауларцев, -- он пригляделся, -- нет, не похожи. А, -- плюнул он, -- Тарк-Харлас всех в Нижнем мире приветит и поделит на похожих дауларцев и не очень похожих прочих".

   Он долго молчал, опершись обеими руками о балконные перильца, вглядываясь в обступившие Узун горы с острыми вершинами, покрытыми бело-голубыми шапками. Здесь, как нигде на Ойхороте, чувствовалось скорое приближение зимы.

   Дело шло к полудню, когда Чарэс вышел из трактира и направился к конюшне.

   -- Облагодетельствуйте медячком, сиорий, -- расчехранный нищий, примостившийся у входа в трактир, потянулся к нему единственной рукой, на которой было всего три пальца. Весь вид однорукого источал уныние, а судя по его скисшему дыханию, глянцево-сливовому носу, съёжившемуся бурдюку да плешивой медвежьей шкуре у ног, калека провёл у порога трактира не только утро, но и всю предшествующую ему ночь.

   Чарэс присел на корточки и одну за другой бросил в кружку несколько монет.

   -- Как твоё имя?

   Попрошайка вскинул голову и простужено просипел:

   -- Фэнчик, сиорий, -- он запустил в кружку все три имевшиеся у него в наличии пальца и выудил одну из монет, протёр запястьем глаза и, близоруко щурясь, удивлённо взглянул на медяк. Затем сунул добычу в карман и с щенячьей преданностью поглядел на Чарэса.

   -- Фэнчик -- это Фэнч?

   -- Ага.

   -- Прямо великий герой древности Фэнч ра'Думо.

   -- Ага.

   -- На вид, Фэнчик, ты -- честный малый. Неужели в Узуне для тебя не нашлось никакой работы, и ты вынужден жить подаянием?

   -- Сиорий, до того, как со мной случилось несчастье, я был бортником, -- охотно ответил однорукий. -- Однажды я спас мальчишку местного кожевенника, а когда несчастье случилось со мной, он отплатил мне той же монетой и приютил калеку. Но недавно он вместе с сынком ушёл на охоту и не вернулся. Вот уж два месяца, как я один... Всё жду, что кормильцы мои вернутся, или же Боги приберут меня, узрев, наконец, страдания несчастного горемыки...

   -- А комендант как на тебя смотрит?

   -- Да ничего так. Говорит: "Живи, Фэнчик, чего с тебя взять, не озоруй только". Иногда, куры-утки, и сам медячком одарит.

   -- У меня есть для тебя работёнка.

   -- У вас, сиорий? Но я... -- он выпростал из-под шкуры культю и замахал ею. -- У меня, не считая ног, всего три пальца.

   -- Это не имеет значения, главное, что у тебя два глаза. Они-то целы, надеюсь?

   -- Да я вообще аки ястреб степной... зоркий, куры-утки...

   -- Понял я, понял. Ну так что, возьмёшься за работу?

   -- А как же!

   -- Зоркий, говоришь, -- Чарэс не сдержал улыбки, он бросил в кружку ещё монету. На этот раз монета была серебряная.