Клинки севера

Редкая девушка осталась бы довольна именем, больше подошедшем бы какой-нибудь селянке, выпалывающей пырей на огороде, но повариха гордилась. Не раз приятельницы советовали переименоваться в Глафиэль или Глафириль, но она, как все эльфийки (даже наполовину) любила эффектность. Можно представить, какое потрясение испытывали юноши, когда на робкую просьбу осчастливить их именем эфирное остроухое существо с небесно-голубыми очами отвечало хорошо поставленным грудным контральто:

— Глафирья!

Ничуть не меньше гордилась она и должностью. Согласитесь, не каждой скромной девушке повезёт очутиться на кухне самого повелителя Аристарха, да ещё пережить ночь Алой волны, в которую разъярённый император не пощадил даже свою любимицу, "придворного соловья" Мартину Грайт. А она смогла. И устроиться, и удержаться, и выжить, и заслужить уважение нового императора. Даже угадывать с первого взгляда, с какой ноги встал повелитель или как прошла очередная пикировка с Ковеном, чтобы в случае чего быстренько сообразить успокоительный десерт. Хотя кто-кто, а Аристан умел держать себя в руках даже при напористых архимагах. Девятнадцать лет спустя Глафирья оставалась всё тем же эфирным синеглазым существом, теперь безраздельно царствующим на кухне. Продукты завозились во дворец ежедневно, но травки для специй девушка набирала сама дважды в неделю прямо из теплицы. Каждые понедельник и пятницу она завязывала изящным бантом широкие тесёмки чепчика, в тон к ним подбирала корзинку, брала извозчика и ехала к господину Нараду. Возвращалась исключительно пешком. Глафирья любила тёплый ветер в липах парка Дриад, звонкие мостовые восьми Лепестков и тихие, спокойные равеннские каналы, в которых золотыми корабликами уже поплыли первые листья осени. Была и ещё одна причина для прогулок. Ровно в то время, когда Глафирья шла обратно с наполненной корзиной, молоденькая служанка выгуливала в Собачьем парке волкодава Маэстро или попросту Мусика — косматую гору мышц со стальными челюстями и ранимой щенячьей душой.

Глафирья уже видела парк, когда её развернули и сжали в объятиях так крепко, словно пытался задушить и раздавить одновременно, при этом заорав в самое ухо:

— Дорогая кузина, ты ли это?! Сколько лет, сколько зим!!!

— О-а-а! — фирменным контральто простонала повариха. Хватка тут же ослабла, и на девушку вытаращилась пара круглых глаз, цвет которых она забыла сразу после того, как рассталась с незнакомцем. Внешность — тоже.

А сейчас Глафирья понимала три вещи: нахал выглядит как элегантный господин с тростью; ей заранее жаль его кузину; сейчас она испробует на лощёной физиономии остроту вчерашнего маникюра.

— Ради бога, сударыня, помилуйте великодушно! Я, кажется, обознался! У вас с моей дорогой кузиной просто одна походка, и я решил, что она несколько усохла к старости! — жалостливо заныл «душитель».

— Милейший, я вас прощаю ради вашей дорогой кузины и надеюсь, что ей приятна ваша манера здороваться, — сдержанно заметила Глафирья. По правде говоря, манера извиняться понравилась ей не больше.

Мужчина окончательно скис. Раскланялся, напомнив при этом заморского заводного петушка, клюющего зёрна, но в отличие от петушка, у господина завод никак не кончался, поэтому Глафирья простила его ещё несколько раз на всякий случай и заспешила в парк, пока тот не додумался привязаться.

К полудню народу там поубавилось, а владельцы мохнатой мелюзги предпочитали обходить стороной девушку с волкодавом, так что променад совершался в гордом одиночестве.

Глафирья махнула рукой и, подобрав подол, ступила на траву.

Пёс, только что изучавший чужую метку, вскинул голову. Он не залаял, даже не зарычал. Вообще не стал размениваться на прелюдии.

— Мусик, фу!!! — тонко закричала служанка.

Клыки волкодава щёлкнули возле её рук, обдав их пеной.

Выпущенный поводок змеёй заскользил по траве.

Спустя полчаса парк, переполненный народом, гудел как растревоженный улей.

— Я не знаю, что случилось… Никогда… Никогда… Мусик безобиднее канарейки, клянусь! — горько всхлипывала несчастная служанка, скорее пытаясь убедить саму себя, чем этих людей и нелюдей в казённых мундирах. А они всё записывали, записывали…

В суматохе никто не заметил, как элегантно одетый господин подошёл к выпавшей из рук девушки корзине. Тростью поворошив содержимое, извлёк оттуда белый кружевной платочек, который немедля сунул в карман. И быстро зашагал прочь из собачьего парка, походя пнув затрясшегося в ярости крошечного мопсика. Даже на возмущённый окрик хозяйки не обернулся.

ГЛАВА 8

— Так значит, Геллера велела снять цепь, когда ты окончательно ослабел? — приподняв брови, Ярини отпила из кружки так, словно в неё был налит не жидкий чай, который Лис обозвал "пыль скадарских улиц", а хорошенько выдержанная эльфийская "Багряная лоза".