Ключ от незапертой двери

В первую зиму, когда она только начала бегать в больницу, увлекаемая то ли безбрежным миром медицины, то ли харизмой доктора Истомина, случилась история, которую надолго запомнили все пациенты, да и она сама. Маруся сидела в кабинете Василия Николаевича и листала атлас по анатомии человека. Доктор сидел рядом и по-латыни называл ей мускулы человеческого тела. Латынь звучала красиво и завораживающе. Хлопнула дверь, и в кабинет с выпученными глазами влетела санитарка Надя.

– Василий Николаевич, в туалете солдат! – выпалила она.

– Да ты что? – Истомин вскочил, сбросил халат и бросился к двери. – Пойдем, посмотрим. Черт, вот говорил я летом, что надо меры принять, так никто ж не послушал! И вот вам, пожалуйста, солдат в туалете! Дожили, позорище.

Оставшаяся одна в кабинете, Маруся, открыв рот, смотрела им вслед. Она никак не могла взять в толк, что такого страшного в том, что в больничный туалет зашел какой-то солдат и почему его визит позорен. Мысль, что солдат может быть опасен, что он может причинить вред доктору, пришла в голову внезапно и была так ужасна, что Маруся, глухо вскрикнув, бросилась к туалету, не забыв прихватить стоящий в углу топор, которым кололи дрова для больничных печей.

С топором в руках она и ворвалась в туалет, где стояли Истомин и Надя, молча смотревшие внутрь дырки в полу. Никакого солдата рядом и в помине не было.

Как же хохотали потом все, объясняя Марусе, что «солдатом» называют замерзшие фекалии, которые поднялись вверх и застыли, подпирая деревянный настил! Деревенские мужики целый день потом вырубали заледеневшее от мороза дерьмо, чтобы туалетом снова можно было пользоваться. А Истомин много лет подшучивал над Марусей, прибежавшей на его защиту с топором в руках.

Вспомнив сейчас историю про «солдата», Маруся засмеялась, и смех ее колокольчиком разнесся по ночной тишине коридора. Скрипнула дверь, и из кабинета выглянул Истомин, в расстегнутой рубашке, без белого халата, какой-то нечесаный и, как почему-то показалось Марусе, несчастный.

– Машенька, – взгляд его посветлел. Казалось, он даже не удивился тому, что в четыре часа утра она стоит под его дверью. – Марусенька моя, как же я рад тебя видеть!

Обняв девушку за плечи, он провел ее в свой кабинет. Маруся вся дрожала, но не от того, что ей было холодно под тонким платком, а от того, что внутри рождалось какое-то новое, неизведанное доселе, но совершенно прекрасное чувство, названия которому она не знала.

– Как вы в свой Ленинград съездили? – спросила она, чтобы хоть что-нибудь сказать. В комнате стояла такая звенящая тишина, что от нее закладывало уши.

– Да хорошо съездил, – как-то рассеянно ответил Василий. – Понял, что Ленинград по-прежнему прекрасен, только уже не мой. Хотя и дом родительский на прежнем месте стоит, и больница Александровская, в которой я работал, и даже учитель мой, Николай Петрович Лемешев, до сих пор практикует. Семьдесят восьмой год старику. Не оперирует уже, конечно, но клиницист по-прежнему великолепный. Вот же школа была! Только позавидовать остается.

– То есть вы все-таки уедете? – В голосе Маруси послышалось отчаяние. – Вы уедете, да? Василий Николаевич, но как же я без вас тут останусь? Вы не понимаете, но я без вас уже не смогу. Ни работать не смогу, ни жить. Я умру, если вы уедете, Василий Николаевич!

Она говорила, как в бреду, и горячечный поток ее слов дополнялся все тем же горячечным ознобом, который сотрясал ее тело с той минуты, как она увидела свет в больничном окне. Истомин снова схватил ее за плечи, развернул лицом к себе и с силой прижал к груди.

– Никуда я от тебя не уеду, Маруська ты моя, – глухо сказал он. – Я же даже надеяться не смел, что еще когда-нибудь смогу испытать это чувство. Думал, в себе заморозил, да нет, осталось что-то на мой век. Маруська, я же даже мечтать не мог о том, что ты меня полюбишь, пень старый! Ты же мне в дочери годишься. Люди-то что скажут…

– А мне все равно, – храбро взглянула на него Маруся. – Я вас люблю, Василий Николаевич. Больше жизни люблю. С детства еще. Только я тогда этого не понимала. Я ведь тоже надеяться не могла, что вы, такой… – она запнулась в поисках подходящего слова, – …особенный, образованный, красивый, блестящий такой человек, можете обратить на меня, деревенскую девчонку, внимание. Я же обычная совсем.

– Ты самая необычная женщина из всех, кого я встречал, – тихо сказал Истомин и легонько поцеловал Марусю в висок. – Счастье ты мое выстраданное. Теперь я знаю, все у нас будет хорошо. Ты ведь родишь мне сына, а, Маруся Истомина?

По настоянию Василия свадьба была тихой. Расписались в сельсовете, посидели в больничном саду за накрытым под яблонями столом, и все. Мать, конечно, была недовольна, что не отпраздновали бракосочетание как положено, на всю округу, но Василий был против, а Маруся во всем с ним соглашалась.