Ключ от незапертой двери

– Послушайте, – теперь уже Вася схватила Вальтера за руку, – мы обязательно должны во всем этом разобраться! Жили-были три друга, и жизнь их внуков – вас, меня и Вахтанга – пересеклась в деревне Авдеево. Это не может быть простым совпадением. А может быть, – она испытующе посмотрела на него, – а может быть, Вахтанг ехал к вам?

– Может быть, – Вальтер пожал плечами. – Только меня здесь в это время не было, так что я никогда в жизни его не видел. Но вы правы, это ж-ж-ж неспроста. То есть вы предлагаете объединиться и вести расследование вместе?

– Для начала я предлагаю, чтобы вы рассказали мне все, что знаете, – требовательно произнесла Вася. – А то мы с вами находимся в неравных условиях. Вы про прошлое знаете все, а я ничего.

– Так я уже почти все рассказал, – Вальтер пожал плечами. – В 1964 году произошла частичная реабилитация российских немцев. Появился знаменитый указ от 29 августа, в котором утверждалось, что «огульные обвинения» немцев в пособничестве фашистским захватчикам «были неосновательными и явились проявлением произвола в условиях культа личности Сталина». Моему отцу был 21 год. Он сразу же уехал в Питер. Он очень хорошо рисовал и мечтал стать художником. Так что поступил в знаменитую Репинку, окончил ее и всю жизнь проработал в мастерской живописи Академии художеств.

Когда он поехал учиться, то попытался еще раз разыскать твоего деда, – незаметно он перешел на «ты». – По тому адресу, который хранила его мать, моя бабушка Магда, и по которому им в 1955 году никто не открыл, жила женщина по имени Вера. Она твоему деду много лет была гражданской женой и относилась к нему очень хорошо, поэтому в память о нем сдала отцу комнату. Ту самую, где жил твой дед.

У Василисы от информации голова шла кругом. Ее дед, которого боготворила бабушка, оставшаяся вдовой в тридцать пять лет и так и не вышедшая замуж снова, оказывается, не только любил некую Анну Битнер (Вася вспомнила мутную фотокарточку, которая хранилась в фибровом чемодане и на которой, видимо, и была изображена та самая Анна), но и жил с никому не известной дамой по имени Вера.

– А что было дальше? – хмуро спросила она.

– У Веры была дочь Ирина. На тот момент ей было 27 лет, она была старше моего отца, но так уж вышло, что через десять лет стала его женой. У них родился я.

– Ты как-то грустно про это говоришь, – отметила Вася, тоже переходя на «ты». – В вашей семье что-то случилось?

– Случилось, что отец влюбился. Мы с ним как-то говорили по душам, и он сказал, что никогда не думал, что из-за женщины жизнь может пойти под откос. Что он всегда был уверен, что роковая любовь – это чушь. Что когда Генрих как-то сказал, что Анна испортила Василию жизнь, потому что он до конца дней не мог ее забыть, хоть и женился на другой, то он не поверил, что такое возможно.

Мысль о том, что дед не мог забыть Анну, несмотря на то что в любви и согласии жил с бабушкой Машей, Василисе не понравилась, и она нахмурилась. Вальтер этого не заметил.

– Только один раз мы с ним это обсуждали, – продолжал он, – и отец сказал, что судьба есть, что она его настигла, что все, что предначертано нам в жизни, записано на неведомых скрижалях, которые хранятся на небесах, что он сам точно так же оказался покалечен любовью к женщине, которая не ответила на его чувства, как когда-то Василий Истомин, и что, по иронии судьбы, эту женщину звали Анна Истомина.

Вася непроизвольно ахнула и приложила ладони к горящим щекам.

– Анна Истомина – это моя мама, – тихо сказала она.

Глава 11. Навстречу судьбе

Характер – важнейшее слагаемое красоты.

Софи Лорен

1982 год

Ленинград ошеломил Анну. Он был настолько не похож на все виденное до сих пор в родном Константиновском, что частенько, идя по улице, она вдруг останавливалась, не обращая внимание на то, что ее со всех сторон толкают, и, замерев, рассматривала старинные, благородные, ни на что не похожие дома, автобусы и троллейбусы, перевозящие толпы людей, диковинные магазины, к примеру Гостиный Двор, в котором продавалось то, что никогда-никогда-никогда не попадало на деревенские прилавки.

Здесь все было по-другому, и Анна впервые в жизни подумала о том, как должен был тосковать отец, после всего этого великолепия практически заживо похороненный в сельской глуши.

В институт – Первый ленинградский медицинский институт – она поступила легко, потому что училась всегда хорошо, к вступительным экзаменам готовилась ответственно и вдумчиво. Ей даже в голову не приходило, что она может не преодолеть вступительных испытаний или недобрать баллов. Этот институт окончил ее отец, поэтому то, что она тоже будет здесь учиться, само собой разумелось.

Маруся ее отъезд во взрослую жизнь приняла спокойно, как данность. Со дня смерти Василия прошло уже два года, но она так и не отошла от своей страшной потери, скользя лишь по самой поверхности жизни и не зацикливаясь на каком-то ее проявлении.