Ключ от незапертой двери

– Наталья Игнатьевна, – Василиса терпеливо дождалась, пока пожилая женщина накапает себе в маленький граненый стаканчик остро пахнущую жидкость и выпьет, поморщившись и запив водой, – пожалуйста, расскажите нам все, что вы знаете. Мы с Вальтером совсем запутались. Нам кажется, что причина убийства Вахтанга, так звали убитого, – пояснила она, – кроется в прошлом.

– Из-за прошлого не убивают, какое бы страшное оно ни было, – задумчиво сказала Волохова. – Прошлое всегда неразрывно связано с настоящим. Просто люди со временем не меняются. Коли раньше был подлецом и мерзавцем, то и сейчас не перевоспитаешься ни за какие коврижки. Давайте хоть чаю вам налью, что уж совсем-то посуху разговаривать, тем более что разговор будет длинный.

Вскипятив электрический чайник, расписанный под хохлому, Наталья налила чаю, разложила по розеткам дивно пахнущее летом и солнцем земляничное варенье, достала магазинную сладкую сдобу, налила вазочку меду и приготовилась рассказывать.

По поводу ареста и ссылки доктора Истомина Игнат Волохов переживал страшно. За войну и послевоенные годы не было у него человека ближе и роднее. Именно Истомин благословил Игната на женитьбу, именно он был рядом, когда у Волоховых сразу после рождения умер первенец, именно он выбил им комнату в большой квартире на Лиговке, добился, чтобы Игната назначили старшим медбратом в отделении, выписывал для него премии, да и вообще всячески помогал, заменив ему отца, хоть и сам был ненамного старше.

Несколько лет после ссылки Истомина Волохов пытался раздобыть адрес опального доктора. Получилось это не сразу. Лишь в пятьдесят пятом году, уже после приезда Битнеров и рождения дочери Наташи, он разузнал, что живет Истомин в селе Константиновское Вологодской области, и сразу написал ему письмо.

Письмо то осталось без ответа, так же как и десятки других, посланных по тому же адресу и вернувшихся обратно даже не распечатанными. Игнат долго гадал, что же случилось с доктором Истоминым. Переехал? Умер? Но затем встретил в Александровской больнице какого-то вологодского врача, прибывшего на курсы повышения квалификации, и узнал, что нет, Василий Николаевич до сих пор практикует в Константиновском и славится своими золотыми руками на всю округу.

Почему-то старый друг не хотел отвечать на его письма. Чтобы понять, что же произошло, в шестидесятом году Игнат сел на поезд и отправился на Вологодчину, чтобы повидать Истомина. Обратно он вернулся спустя два дня, мрачный и расстроенный донельзя. Жена выяснила, что доктор его даже на порог не пустил, назвав стукачом и доносчиком.

С трудом Игнату удалось понять, что именно его Истомин обвиняет в истории с портретом Сталина. Расстроился Волохов так, что три ночи в прямом смысле не спал. Он никак не мог взять в толк, почему Василий, ради которого он, не задумываясь, отдал бы жизнь, мог поверить, что верный Игнат его предал.

Он и так, и сяк крутил в голове события семилетней давности, но действительно по всему выходило, что в момент злосчастной уборки не было в кабинете никого, кроме Василия и Игната. Никто не мог видеть, как газета с портретом Сталина была смята и выброшена в мусорное ведро, а значит, никто, кроме Игната, и не мог быть виноват в доносе.

– Отец тогда чуть с ума не сошел, – рассказывала Наталья Игнатьевна. – Он точно знал, что не предавал, но кто тогда мог это сделать?

Спустя три дня Волохов вспомнил, что в тот день уборку в кабинете делала Клавка, его коллега и соседка по квартире. Она и выносила мусорное ведро, в котором валялась скомканная газета.

Клавка с десятилетней дочкой по-прежнему жила в той же коммуналке, что и Волоховы. Несмотря на поздний час, взбешенный Игнат ворвался к ней в комнату, против обыкновения забыв даже постучать.

– Ты чего? Белены объелся? – спокойно спросила Клавка, не вставая из-за стола, за которым что-то неаккуратно ела. Ее дочь у окна делала уроки, как успел заметить Игнат, решала примеры по математике, прилежно водя пером по бумаге.

– Клавдия! – Игнат тяжело дышал. – Скажи мне, Клавдия, это ты на Истомина донесла? Ну, тогда, когда он газету выбросил.

– Что это тебя торкнуло спустя семь лет? – поинтересовалась Клавка. Она пальцами разрывала куски жирной селедки, и эта картина – толстые, сосискообразные пальцы в перстнях из дутого золота, по которым стекает масло, – вызвала у него острый приступ тошноты. Он даже испугался, что его вырвет прямо здесь и будет стыдно перед этой толстой неопрятной бабой в химических кудряшках. И перед девочкой ее будет стыдно тоже.

– Да только сейчас сообразил, что кроме тебя и меня никто про эту газету не знал. Я донос точно не писал, хоть Василий Николаевич и считает иначе, значит, ты. Больше некому. Так писала или нет?