Ключ от незапертой двери

– Ты что, – испугалась Вася, – не надо! Дела не должны страдать. Ты уедешь и послезавтра вечером уже вернешься. Я буду читать твои книжки, пить твое красное вино, гулять по твоему дому и думать о тебе. Глядишь, и соскучиться не успею.

– Нет уж, ты лучше соскучься, – он наклонился и требовательно, но нежно прикоснулся губами к ее губам. – Я очень хочу, чтобы ты соскучилась. И я тоже буду по тебе скучать, а потому сразу после моего возвращения нас ждет необыкновенная ночь. Там, в избушке, я не успел с тобой как следует познакомиться.

– Езжай уже, – тоненьким голоском попросила Вася. – И возвращайся как можно быстрее. Потому что я уже начинаю скучать, хотя ты еще и не уехал.

Хлопнула дверца, открылись дубовые ворота, машина, рыча, выехала на гравийную дорогу. Василиса как зачарованная смотрела, как, подчиняясь электронному приказу, ворота смыкаются снова, как сам по себе ложится в пазы тяжелый кованый засов, в который уже раз за день тяжело вздохнула и пошла обратно в дом, не забыв тщательно запереть за собой дверь.

Убийца Вахтанга ходил где-то совсем рядом. В этом она теперь была совершенно уверена. А потому нужно было оставаться внимательной и осторожной, позвонить майору Бунину и только после этого с чувством выполненного долга завалиться на кровать с книжкой. Вася уже знала, что именно будет читать. Агату Кристи. Ведь шустрая и проницательная мисс Марпл как орешки щелкала сложные задачки с убийствами, приключающимися как раз в такой тихой и чуть сонной деревне.

Глава 14. Огненная ярость

Никто не может остановить силу желания, идущую из сердца.

Наталия Орейро

1984 год

Вот уже неделю Адольф метался по Ленинграду как безумный. Он просто физически ощущал, как медленно сходит с ума. Анна пропала. После такой нечаянной, такой волшебной белой ночи, которая приключилась между ними, она исчезла так внезапно, что он никак не мог взять в толк, что случилось. Она растаяла, как легкий туман в вечернем воздухе, как дымка, легко слетающая с предутреннего неба и исчезающая до следующей ночи, такой же белой, летней, теплой, опьяняющей.

Утром он оставил ее спящей, обернулся с порога комнаты, посмотрев, как ровно она дышит под тонкой простыней, тихонько притворил входную дверь, неслышно щелкнул замком и побежал на работу, еще пьяный от ночного счастья. Он знал, что минувшей ночью жизнь его кардинальным образом изменилась, причем навсегда. Впервые с того момента, как он помнил себя, маленького, вечно сопливого, в продуваемой насквозь мазанке, стоящей на окраине Джамбула, посредине казахстанских степей, он знал, что все в его жизни теперь будет хорошо.

Длинными ногами вымеряя километры ленинградских дорог (денег на троллейбус опять не было), он вспоминал отца, худого, всклокоченного, смертельно больного, с нескрываемой нежностью в голосе рассказывающего о своем лучшем друге Васе Истомине. Он твердо знал, что отец был бы просто счастлив, что у его Ади и дочки Василия случилась любовь, что он бы искренне радовался их общим внукам. Жаль только, что ни Генриху, ни Василию так и не удалось дожить до этого светлого дня.

Весь день он работал над панно в новом, только что построенном детском саду, и мазки, оставляемые его кистью, получались ярче, красочнее, шире только от того, что он был счастлив. В первую очередь следовало, конечно, поговорить с Иркой. Как бы то ни было, но официально она числилась его женой, и с этим следовало считаться. Он знал, что она не будет стоять на пороге его счастья, препятствовать разводу или, тем паче, устраивать скандал. Много лет назад они заключили деловое соглашение, которое он сам четко соблюдал. Теперь пришла Иркина очередь. И он знал, что она тоже выполнит свои обязательства по отношению к нему.

Вечером из телефонной будки, расположенной рядом с детским садом, он набрал домашний номер Анны, чтобы договориться о встрече. Ее не было дома. Это обстоятельство его удивило, но не встревожило, утром у Анны была консультация перед экзаменом, после которого она вполне могла пойти с сокурсниками в кафе или просто погулять по ленинградским улицам.

Не заезжая домой, он отправился к ней, точнее, к дому Анзора. Ему никто не открыл. До десяти вечера он сидел на лавочке перед входом в парадное, уже заметно волнуясь, не случилось ли с Анной какой-нибудь беды. Потом он посмеялся над собой, решив, что она заночевала у подруг в общежитии, где они отмечали успешную сдачу экзамена, и поехал домой. Но ни завтра, ни послезавтра он так и не смог застать ее дома. Телефон молчал. Дверь никто не открывал. Обеспокоенный уже всерьез, Адольф поехал в институт, где ему довольно равнодушно сообщили, что студентка первого курса Анна Истомина бросила учебу, забрала документы и по семейным обстоятельствам уехала домой.

Адольф ломал голову, что же такого могло случиться у нее дома, и ругал себя последними словами, что за полгода их знакомства не догадался взять у Анны точный адрес деревни, в которой она жила.