Ключ от незапертой двери

Сойдя с автобуса, Адольф медленно брел по тропинке, которая вилась по краю поля. Стояла золотая осень, деревья, точь-в-точь по Пушкину, стояли одетые в багрец и золото. Пшеничное поле справа от дорожки тоже было золотым от налившихся спелых колосьев. Пахло солнцем и теплой еще землей, пар от которой стелился вдоль дорожки, заботливо укутывая ноги.

Тропинка то ныряла в лесок, под кроны деревьев, то возвращалась обратно к полю, то пряталась между кустами, то взбегала на холм, то спускалась в низину. На остановке Адольфу посоветовали ориентироваться на видный издалека купол церкви. Церковь с колокольней стояла в Константиновском рядом с домом Анны, и, шагая по дорожке, он не сводил с нее глаз в предвкушении долгожданной встречи.

– Дурак, – шептал он, покусывая сорванную еще у остановки травинку. – Какой же я дурак! Надо было сразу ехать. Как я мог поверить, что она с Гурамом! Это же невозможно! Просто она уехала, и он уехал, и я решил, что это взаимосвязано. А на самом деле нет. Она просила не давать мне ее адрес. Но что, если на самом деле она ждала, что я ее найду? А я даже не попытался. Гордыня взыграла. Бросил ее одну. Скотина я! Сейчас увижу, упаду в ноги. Все отдам, лишь бы простила. Анна, Анечка, не могу я без тебя жить!

К тому, что Анны не окажется дома, да что там дома, вообще в Константиновском, он был не готов. Дверь в большой дом, стоящий действительно совсем рядом с заброшенным храмом, купол которого уже начал опасно крениться, открыла молодая еще, красивая женщина, неуловимо напоминающая Анну, хоть и не похожая на нее.

«Мать», – догадался Адольф и поздоровался:

– Добрый день, меня зовут Адольф Битнер, я друг вашей дочери. Могу ли я ее увидеть?

– Друг, говоришь? – Женщина вдруг нехорошо, зло сощурилась, и лицо ее, на которое легла тень злобы, в одночасье перестало казаться красивым. – Ну-ка, шагай во двор, друг! Там будем разговаривать.

– Хорошо. – Битнер сделал шаг назад и оказался в сенях. – А Анна выйдет?

Женщина, которую, кажется, звали Марией Александровной, вышла на улицу и с силой толкнула его в грудь. Не ожидая удара, он пошатнулся и с удивлением посмотрел на нее.

– Анна выйдет! – передразнила она его. – Нет здесь Анны, милок ты мой. В Вологде она живет. Учится там, в медучилище. Ты же ей не дал институт закончить, а работать надо, жить как-то надо, так что пришлось ей в училище поступать. Уж коли мечта стать врачом не сбылась, так хоть диплом медсестры получит.

– Я-то в чем виноват? – глупо спросил Адольф. – Я люблю вашу дочь, честное слово. Больше жизни люблю. Вы мне помогите ее найти, и я уверен, что все будет хорошо.

– Да ну, ты уверен? – Она снова прищурилась, теряя свою красоту. – Вот до тебя у нее все было хорошо. И сейчас уже тоже нормально. Нечего тебе в ее душу сумятицу вносить, понял? Всей нашей семье от вашего рода всю жизнь ничего, кроме вреда, не было, – добавила она с непонятной Адольфу горечью.

Дверь открылась, и на улицу вышла маленькая девочка в коротком желтом платьице с вышитыми на нем голубыми незабудками. Светлые волосы на голове девчушки завивались в крупные колечки. Взгляд серых глаз был не по годам серьезным и внимательным. Девочка ела крупную ярко-алую бруснику, которую доставала маленькими пальчиками из эмалированной кружки. На вид малышке было года два.

– Ты кто? – требовательно спросила она, увидев незнакомца.

– Васенька, домой иди, – переполошилась Мария Александровна. – Холодно на улице, а ты в одном платьице.

– Сейчас, – девочка покладисто кивнула. – Я сейчас пойду домой, бабушка. Мне просто интересно, как зовут этого дядю.

– Меня зовут Адя, – сказал Битнер, присев перед ней на корточки и накинув ей на плечи шарф, который он размотал с собственной шеи. Имя Адольф он посчитал для такой малютки слишком сложным.

– Дядя Адя, дядя Адя, – девочка запрыгала на одной ноге, а затем, как была, в его шарфе, скрылась за порогом дома.

– Это дочь Анны? – волнуясь, спросил Адольф у молчаливо наблюдавшей за этой сценой Маруси.

– Да, – после продолжительного молчания нехотя сказала она.

– То есть у Анны есть семья, есть ребенок? – уточнил Адольф, чувствуя, как обрывается что-то в его душе, лопается натянутый трос, на котором болталась душа последние три года, и сердце тяжелым камнем летит в бездонную пропасть, из которой не может быть возврата.

– Есть у нее ребенок. А у этого ребенка отец. Это что-то меняет?

– Да. Я не хочу быть лишним и мешать Анне.

– Вот это правильно. Мешать ей не надо. Поэтому уезжай-ка ты, мил человек, туда, откуда приехал.

Адольф повернулся, чтобы уйти. Он понимал, что со стороны похож сейчас не на сорокачетырехлетнего здорового мужика, а на старца, еле волочащего ноги по деревенской тропинке. Он и чувствовал себя старым, совсем старым, как только может чувствовать себя человек, у которого нет будущего, а все счастье и надежды на него остались в прошлом.

– Постой! – вдруг остановил его строгий окрик Маруси. Он с надеждой повернулся к ней. – Стой на месте. Я сейчас.