Ключ от незапертой двери

Маруся сбегала в дом и выскочила обратно во двор, неся в руках большие портновские ножницы. Не понимая, что она собирается делать, он стоял и просто смотрел, как она подходит к нему и отхватывает этими ножницами здоровенную прядь его длинных, кольцами сбегавших на плечи волос.

– Что это вы делаете? – удивленно воскликнул Адольф, внезапно испугавшись, что эта женщина не совсем нормальна и что оставлять на ее попечение маленького ребенка небезопасно.

– На память, – коротко хохотнула она и ловким движением спрятала прядь в карман. – Теперь все. Иди себе подобру-поздорову. И не возвращайся. У Ани все хорошо. И никакие Битнеры нашей семье не нужны.

Через несколько дней Маруся, собрав внучку, приехала в Вологду, к дочери.

– Ой, мамочка! – обрадовалась Анна. – Как же ты собралась? Но здорово-то как, что ты это придумала! Я по Васеньке так соскучилась, что сил нет. Доченька, солнышко, иди сюда. Ой, мам, как подумаю, что еще целый год учиться, а сентябрь только начался, так выть хочется.

– Ничего, еще вся жизнь впереди, намилуетесь, – довольно холодно сказала Маруся. – Аня, Васенька кашляет немного. Хочу сводить ее анализы сдать. У тебя еще много занятий сегодня?

– Одна пара, – Анна взволнованно переводила взгляд с матери на дочь. – Вася заболела?

– Нет, ничего серьезного. Просто кашляет.

– Тогда почему анализы надо здесь сдавать? А не в Погорелове?

– Потому что здесь лаборатории лучше, – ответила Маруся. – В общем, вещи я тебе оставляю. Тут банки, огурцы, брусника моченая, тебе пригодится. Ты занимайся, а мы часа через два вернемся.

Через месяц Маруся попросила соседа, с оказией ехавшего в Вологду, забрать результат генетической экспертизы, на которую она тайком от дочери сдала кровь Василисы и волосы Адольфа. Отцом ее внучки был Адольф Битнер, в этом не оставалось никаких сомнений. Лишь спустя несколько лет она созналась дочери в том, что сделала.

– Я никогда и не сомневалась в том, что Вася его дочь, – сказала Анна, побледнев лицом. – Я это чувствовала с первых дней, как ее носила. Мама, почему ты мне не сказала, что Адя приезжал? И да, я теперь понимаю, откуда Вася выкопала это имя для своей куклы. Я-то уж, грешным делом, думала, что это мистика какая-то.

– Не сказала, потому что не нужен он тебе, – отрезала Маруся. – Мы и без него хорошо живем.

– Ты хорошо, а я плохо, – тихо сказала Анна. – Раз он приезжал, значит, хотел меня видеть. И я все эти годы так и не могу его забыть. Мама, ты как хочешь, а я поеду в Ленинград, найду его, скажу, что у него дочь растет.

– Да что в этих Битнерах такого, что вы, как заколдованные! – закричала вдруг Маруся. – Отец твой всю жизнь ее любил. Всю жизнь, до самой смерти! Я всегда знала, что я замена, эрзац. Что только тело его со мной, а душа – с ней, хоть она и умерла давным-давно. Теперь ты вот. Жить, видите ли, без него не можешь.

Утерев брызнувшие слезы, она внимательно посмотрела на Анну и вдруг, в одночасье успокоившись, добавила:

– Впрочем, делай что хочешь. Твоя жизнь. Не моя. И ребенок все-таки его. Может, с отцом-то оно и лучше.

Назавтра Анна уже выезжала в Ленинград. Вернулась она спустя два дня, тихая и подавленная. Адреса Адольфа она не знала, но в Союзе художников ей сказали, что три месяца назад Адольф Битнер уехал в Германию. Насовсем.

Наши дни

Вася была уверена, что ее жизнь кончилась.

Каждое утро она за волосы вытаскивала себя из постели, брела в ванную, не глядя в зеркало, чистила зубы, принимала душ, вытягивала из шкафа джинсы и первую попавшуюся кофточку, шлепала на работу, дежурила, разговаривала с пациентами, утешала родственников, что-то обсуждала с коллегами. Но в глубине души она была мертва и вечером не могла вспомнить ничего из того, что делала или о чем говорила в течение дня.

Если не выпадало ночного дежурства, а оно выпадало почти всегда, потому что ей нужно было занять чем-нибудь голову, чтобы не сойти с ума от отчаяния, то она возвращалась домой, комом забрасывала одежду в шкаф и ложилась на диван, свернувшись клубочком.

«Все-таки поза эмбриона – самая естественная для человека, – лениво думала она, чтобы хоть о чем-то думать. – Когда я сворачиваюсь клубком, как в материнской утробе, мне становится легче дышать. А если я вытягиваюсь во весь рост, то становится так больно, что терпеть практически невозможно».

– Это надо пережить, – почти каждый вечер говорила ей мама, – поверь мне, девочка моя, это просто надо перетерпеть, дождаться, пока переболит. Я знаю, я через это прошла. Сначала кажется, что боль никогда не уйдет, что она раздавит, сломает грудную клетку, выдавит сердце и легкие. Но это не так. Ты просто живи пока по принципу маленьких шагов. Утром встала, наметь план до обеда, затем до вечера и так далее. С каждым маленьким шажочком тебе будет становиться легче, а боль станет ослабевать.

– А когда она совсем пройдет? – спросила Василиса, чувствуя, что у нее перехватывает горло.

– Не знаю, Васенька, – печально сказала мама. – У каждого свой срок. Кому-то хватает пары месяцев, кому-то пары лет.