Ключ Соляного Амбара

«Русские Святыни: «Нет ничего святого…» – Если так, то Смута будет вечно продолжаться и в душах не развеять страх и мрак, где бесы на задворках копошатся. «Нет ничего святого…» – Если так, зачем зря жить с потухшими глазами бессмысленно, бездарно впопыхах мир омывая горькими слезами? «Нет ничего святого…» – Если так, слабы надежды на детей и внуков. Им снова оставаться в дураках, штудируя бесовскую науку. О, труд души любить и верить – будь! О, выстои, душа, перед коварством, но проложи к Святыням Русским путь, чтоб не соваться в пропасть окаянства! О, брат мой, с русским духом, без словес Отчизне посвяти себя отныне и обрети, как истинный творец, трудом Души нетленные святыни».

Эти стихи председателя фонда Александра были опубликованы в номере районной газеты «Новая жизнь» после информации о научно-культурном благотворительном фонде «Возрождение Русской Святыни», его членах и целях работы. Когда Александр принес в дом Вячеслава только что отпечатанные экземпляры «Новой жизни» со своими стихами, то с радостным удивлением заметил, что его ключевые члены после одобрения и поддержки манифеста фонда в стихах решили не сходить со стихотворной тропки. А почему-то стали ее торить в направлении поэтического посвящения Анны Ахматовой «Памяти Пильняка», написанного в трагическом для прозаика 1938 году, чтобы это как-то связать с ключом Соляного Амбара, через появление впервые в романе имени Ахматовой и четырьмя пронзительными утренними постельными строчками Анненского.

Бард и менестрель в одном флаконе Вячеслав Лайков с волнением в голосе зачитал наизусть стихи «Памяти Пильняка»:

«Всё это разгадаешь ты один… Когда бессонный мрак вокруг клокочет, тот солнечный, тот ландышевый клин врывается вот тьму декабрьской ночи. И по тропинке я к тебе иду, и ты смеешься беззаботным смехом, но хвойный лес и камыши в пруду ответствуют каким-то странным эхом… О, если этим мёртвого бужу, прости меня, я не могу иначе: я о тебе, как о своем тужу, и каждому завидую, кто плачет, кто может плакать в этот страшный час о тех, кто там лежит на дне оврага… Но выкипела, не дойдя до глаз, глаза мои не освежила влага».

После долгой многозначительной паузы Лайков разлил по трем бокалам французское «Бордо», произнес тост:

– За великих поэтов, прозаиков и их вдумчивых благодарных читателей. – Пригубив вина, продолжил. – К этому стихотворению Анны Андреевны из цикла «Венок мертвым» я сочинил несколько музыкальных сопровождений под гитару. Все хороши, но лучшая мелодия к этим стихам «Памяти» ещё не услышана из эха вселенной и мной не написана, хотя и прочувствована, в принципе… И я скажу, как покаюсь, почему… Ведь это стихотворение Ахматовой нельзя назвать ни «коломенским», ни «можайским». В нем нет зримых реалий Коломны, которую посетила Ахматова уже после гибели прозаика, чтобы оживить свои впечатления о Пильняке после его старых запомнившихся ей рассказов о Коломне его юности. Насколько мне известно, в Можайске Ахматова не была ни разу, хотя, бесспорно, знала о можайском детстве своего поклонника-прозаика, если не любовника… Когда-то во время своего скоропалительного романа, больше платонического, чем плотского, влюблённые совершили путешествие на автомобиле Пильняка из Ленинграда в Москву… Одно время, по воспоминаниям современников и старожилов Переделкино, поэт Ахматова жила там на даче прозаика… По утверждению Лидии Чуковской, Пильняк даже делал предложение Ахматовой, но та, словно что-то предчувствуя трагическое в судьбе прозаика, не приняла его предложение… Слишком многих мужей Ахматовой, включая первого, гениального поэта Николая Гумилева, поглотил ненасытный страшный Молох революции и контрреволюции, требующий новых человеческих жертв, не понимающих метафизической природы своей добровольной жертвенности…

– В поддержку тоста Вячеслава, своего рода продолжение «диалога в тостах, алаверды, – сказал, сосредоточенный на своих мыслях, Александр. – За поэтическое начало прозы и таинства человеческой жертвенной жизни. Самое метафизически знаковое в бытийной истории с дачей Пильняка, откуда его увели на Лубянку, романом Пильняка с Ахматовой, и последним романом «Соляной амбар», написанном на этой даче к маю 1937 года, следующее. Пастернак переехал со своей дачи по соседству с другом-прозаиком на другую, напротив «поля жизни: жизнь пожить – не поле перейти». А мистика соседства во времени двух поэтов и прозаика заключена в том, что прозаику посвятили свои прекрасные стихи сосед по даче Борис Пастернак и героиня романа «Соляной амбар», возлюбленная Анна Ахматова…

– Героиня романа Анна Андреевна?.. – хмыкнул Лайков. – Вот уж не подумал об этом во время первого прочтения… Позабыл… Точнее, не обратил на это никакого внимания, к сожалению… Каюсь, но на избиении камнями покаявшегося не настаиваю… Но любопытствую…

И тут слово взял с бокалом красного вина Жагин: