– Вот что Пильняк написал о дяде троцкиста Акима, что стыкуется с подземельем Соляного Амбара, где Андрей Криворотов спрятал революционную типографию, обязанную писать правду, неприятную для глаз, и просвещать темный народ… Иван-Охламон ходил по учреждениям, где некоторые вожди мазали тогда глаза луком, чтобы через Охламона снискать в городе необходимую городскую популярность. А лозунги Ивана-Охламона были самыми левыми в городе. Разрушаясь алкоголем, он собрал вокруг себя таких же, как и он, выкинутых революцией, но революцией созданных. Они нашли себе место в подземелье, у них был подлинный коммунизм, братство, равенство и дружба – и у них у каждого была своя сумасшедшинка: один имел пунктиком переписку с пролетариями Маркса, другие имели мечты о мостах и трамваях… А потом дядя Иван-Охламон обратился неожиданно к племяннику Акиму, занятому своими мыслями: «Плачь, Аким, сию же минуту за утерянный коммунизм» и прижал свои руки к груди, опустив на грудь голову, как делают молящиеся.
Сергей возвысил голос и обратился к Александру:
– Плачь, Александр… Я сейчас зачитаю отрывок из «Красного дерева», вставив туда одну знакомую фамилию и заменив одно библейское имя на имя святого, чтобы всё упростить и усложнить одновременно… Представь, что это не «русский Брюгге» Углич, а Можай середины 1920-х годов… Слушаешь?..
– Слушаю внимательно, ибо весь поминальный алкоголь уже давно выветрился.
– Слушай: «Аким возвращался от Охламона городом, через базарную площадь. В одиноком окне горел свет. Это был дом городского чудака, музееведа Николая Ивановича Власьева. Аким подошел к окну, – когда-то он вместе с музееведом рылся в кремлевских подземельях. Он собирался постучать, но увидел странное, и не постучал. Комната была завалена стихарями, орарями, ризами, рясами. Посредине комнаты сидели двое: музеевед налил из четверти водки и поднес рюмку водки к губам Голого Человека. Тот не двинул ни одним мускулом. На голове Голого Человека был венец. И Аким тогда разглядел, что музеевед пьет водку в одиночестве, с деревянной статуей сидящего Николы. Никола был вырублен из дерева в рост человека. Аким вспомнил: мальчиком видел этого Николу в соборе, этот Никола был работы какого-то века. Музеевед пил с Николой водку, поднося рюмки к губам деревянного Николы. Музеевед расстегнул свой пушкинский сюртук, баки у него были всклокочены. Голый Никола с венцом святого показался Акиму живым человеком…»
– Блестяще… Я потрясен…
Сергей сделал паузу и выдохнул:
– Только я имя Христос заменил на имя Николы, и приписал имя пьяному музееведу – Николай Иванович Власьев… Знакомое нам имя, священное для можаичей имя первого директора краеведческого музея, что заинтересовался первым в Николином городе дедом твоей бабушки, твоим прапрадедом, Петром Прокофьевичем – правильно, Александр?..
– Правильно… Порадовал ты меня пассажем Пильняка о деревянной статуе Николы… Надо срочно читать «Красное дерево».
– Прочитаешь… А это вместо эпилога четвертой главы: инженер Аким был троцкистом, его фракция была уничтожена. Ему бы следовало думать о судьбах революции и его партии, о собственной его судьбе революционера, – но эти мысли не шли… Ничего не надо бояться, надо делать, – все делаемое, даже горькое, бывает счастьем, – а ничто – ничем и останется. И Клавдия – не счастливее ли она матери? Тем, что не знает, кто отец ее ребенка, – ибо мать знала, что любила мерзавца. Аким вспомнил отца: лучше было бы его не знать! И Аким поймал себя на мысли о том, что думая об отце, о Клавдии, о тетках, – он думал не о них, но о революции. Революция ж для него была и началом жизни, и жизнью – и концом ее… Кругом была непролазная грязь… тарантас увязал в грязи и увяз окончательно… К поезду, как и к поезду времени троцкист Аким опоздал…
14. Читая материалы по Пильняку
ИЗ «СПРАВКИ НА АРЕСТ» Б. А. ПИЛЬНЯКА
Тесная связь Пильняка с троцкистами получила отражение в его творчестве. Целый ряд его произведений был пронизан духом контрреволюционного троцкизма («Повесть непогашенной луны», «Красное дерево»)… Во время ссылки Радека и других троцкистов Пильняк из личных средств оказывал им помощь… В 1933 году Пильняк стремился втянуть в свою группу Б. Пастернака. Это сближение с Пастернаком нашло свое внешнее выражение в антипартийном некрологе по поводу смерти Андрея Белого, а также в письме в «Литгазету» в защиту троцкиста Зарудина, подписанном Пастернаком и Пильняком. Установлено также, что в 1935 г. они договаривались информировать французского писателя Виктора Маргерита (подписавшего воззвание в защиту Троцкого) об угнетенном положении русских писателей, с тем, чтобы эта информация была доведена до сведения французских писательских кругов. В 1936 г. Пильняк и Пастернак имели несколько законспирированных встреч с приезжавшим в СССР Андре Жидом, во время которых тенденциозно информировали Жида о положении в СССР. Несомненным является, что эта информация была использована Жидом в его книге против СССР… Необходим арест и обыск.