Ключевая фраза

– Вы – точно нет, Анатолий Федорович. Иначе бы не пригласили меня на обед. Кстати, замечательный! – Успенский приложил руку к сердцу и чуть склонил голову в поклоне.

– Не стоит, – Кони расплылся в довольной улыбке. – Итак, Петр Демьянович, соблаговолите поведать ваше мнение кратко, как если бы вы рассуждали сами с собой. Мы додумаем, мы поймем, мы очень толковые.

Пока Успенский объяснял Кони свою теорию многомерности мира, мысли Артема переключились с божественной темы мироздания на нечто более приземленное. Артем просто разглядывал лицо Кони, сравнивая его по памяти с портретом на стене в университете. Борода у Анатолия Федоровича была седая и ухоженная, а вот усов, какие обычно принято носить вместе с бородой, – не было. Оттого Кони спокойно окунал губы в чашку с чаем, не боясь намочить усы, и не вытирал их в отличие от самого Артема, для которого пышные усы Андреевского были сущей пыткой. Сам Артем в свое время носил усы и бороду, но после одного оправдательного приговора сбрил, так как проспорил результат суда коллегам. Артем тогда был уверен в проигрыше дела не столько из-за понимания своего бессилия, сколько из-за удручающей статистики оправдательных приговоров в России ХХI века. В то же время коллеги Каховского настояли, что, если подзащитного оправдают, Артем сбреет растительность на лице, что он с удовольствием и сделал, так как все равно собирался.

– Сергей Аркадьевич! – прервал сравнительный анализ мужских лицевых аксессуаров гладко выбритый Успенский. – Давно хотел вас спросить, просто не решался… Вы отказались выступать обвинителем по делу Засулич. Это ведь не простое решение… конец государевой карьере. Вы меня давече спрашивали, как можно было принять решение убить супруга, когда дама даже изменить ему долго не решалась. А как вы решились пойти против власти? Вы ведь стремились к ней, раз пошли в прокуроры?

Артем из учебного курса университета помнил, что Андреевский отказался обвинять Веру Засулич в суде присяжных, и дело закончилось оправдательным вердиктом. В 1878 году Засулич пришла на прием к петербургскому градоначальнику Трепову и выстрелила в него из револьвера. Так как Трепов оказался ранен, а не убит, то Засулич грозило до двадцати лет тюрьмы. Обвинение вместо отказавшегося Андреевского поддерживал прокурор Кессель. А вот председателем суда в этом процессе был как раз Анатолий Кони, который при вопросе Успенского о деле Засулич громко крякнул прямо в чашку с чаем, слегка его расплескав.

Успенский повернул голову в сторону Кони и ехидно спросил:

– Или на ваше решение повлияла позиция Анатолия Федоровича, как и на позицию присяжных? Я читал, Анатолий Федорович, после этого процесса за вами – и, видимо, по заслугам – закрепилась слава бескомпромиссного судьи.

Кони посмотрел на Артема, как бы вопрошая, будет ли тот отвечать, но по выражению глаз Каховского-Андреевского стало понятно, что ответа придется ждать долго.

– Я вам расскажу, Петр Демьянович, как было дело, – сказал Кони. – Я эту историю знаю лично. Сергей Аркадьевич всегда уходит от ответа на этот вопрос. А зря.

Каховский благодарно кивнул.

Кони продолжил:

– Как-то утром, когда Сергей Аркадьевич, совершенно безмятежный, пришел на службу, его позвал товарищ прокурора Жуковский и, не то посмеиваясь, не то сострадая, сказал: «Знаешь? Тебя ждет Лопухин (прокурор Санкт-Петербургской судебной палаты. – Прим. автора). Он тебя решительно избрал обвинителем Веры Засулич. Ради приличия он предложил эту обязанность и мне, как исправляющему должность прокурора, но он мечтает именно о тебе». Конечно, Жуковский лукавил, он просто отказался от предложения стать обвинителем по личным мотивам, он посчитал, что участие в деле повредит его брату-эмигранту. Но Сергей Аркадьевич поверил, что ему и только ему решили доверить карающий меч обвинения. Бесконечно взволнованный, как он мне сам потом рассказал, он пошел к Лопухину.

Тот встретил, как водится в таких случаях, с распростертыми объятиями и сказал: «Когда я настаивал на передаче дела Засулич в суд присяжных, я имел в виду именно вас. Я часто слушал ваши речи и увлекался. Вы один сумеете своею искренностью спасти обвинение». Вместо того, чтобы броситься в объятия министра и разрыдаться благодарными слезами от оказанного доверия, Сергей Аркадьевич ответил так: «Ваше обращение ко мне – величайшее недоразумение! Конечно, Вера Засулич совершила преступление, и если бы вы, как мой начальник, предписали мне обвинять ее, то я не имел бы права ослушаться. Поэтому я прежде всего желал бы знать, беседуем ли мы с вами формально или по-человечески?»

И что, вы думаете, ответил Лопухин? Он не отдал приказание, а зачем-то решил поговорить с Сергеем Аркадьевичем по-родственному.