Ключи к декабрю

Существом с мозгом, подобным человеческому, но без собственного разума. Этакая tabula rasa – девственно чистая страница, – на которой пси-луч Энглси мог писать, что хотел. Мы пришли к совершенно правильному заключению, – правда, с большим опозданием, – что, когда на этой странице будет записано достаточно много, возникнет личность. Весь вопрос – чья? Вполне понятный человеческий страх перед неизвестным внушил нам мысль, что в таком чуждом теле может возникнуть только личность чудовища, а не человека. Поэтому мы и решили, что она неизбежно должна оказаться враждебной Энглси, должна подавлять его…

Дверь открылась. Оба ученых вскочили, вопросительно глядя на хирурга. Тот только покачал головой.

– Все без толку. Типичный травматический шок, очень глубокий. Скоро все кончится. Если бы у нас было получше оборудование, тогда, может быть…

– Нет, – сказал Корнелиус. – Нельзя спасти человека, который сам решил умереть.

– Тут вы правы. – Доктор снял маску. – Дайте мне ктонибудь сигарету.

Когда он брал сигарету у Викена, его руки слегка дрожали.

– Но разве Энглси мог что-то решать? – задохнулся физик. – Он лежит без сознания с тех пор, как Ян вытащил его из этой… этой штуки.

– Это было решено куда раньше, – сказал Корнелиус. –

Фактически эта развалина на операционном столе уже лишена разума. Я знаю, я сам был при этом.

Воспоминания были страшным мучением для Корнелиуса. Он чувствовал, что ему придется пройти курс внушения, чтобы освободиться от этих мыслей.

Доктор глубоко затянулся, подержал дым в легких и с силой выдохнул.

– По-моему, теперь всему проекту конец, – сказал он. –

Нам в жизни не заманить сюда другого пси-оператора.

– Уж это точно, – с горечью сказал Викен. – Я сам разобью эту дьявольскую машину.

– Постойте! – вскрикнул Корнелиус. Как же вы не поймете? Это никакой не конец. Это начало!

– Я лучше пойду, – сказал врач. Он затушил сигарету и скрылся за дверью операционной, беззвучно закрывшейся за ним. На Корнелиуса и Викена пахнуло дыханием смерти.

– Что вы имеете в виду? – холодно спросил Викен, как бы воздвигая этим вопросом незримый барьер между собой и Корнелиусом.

– Неужели вам не ясно? – почти закричал псионик. –

Ведь Джо перенял у Энглси все – мысли, память, привычки, страхи, интересы. Конечно, чужое тело и иная обстановка вызывают некоторые изменения, но не большие,

чем могли бы произойти с человеком и на Земле. Если бы вы, скажем, избавились от изнурительной болезни, разве бы это не придало вам больше решительности, может быть, даже грубости? В этом не было бы ничего ненормального, так же как в том, что человеку хочется быть здоровым, ведь так? Понимаете меня?

Викен сел. Некоторое время он молчал. Потом страшно медленно, неуверенно он спросил:

– Вы имеете в виду, что Джо – это Эд?

– Или Эд – Джо. Как вам больше нравится. Сам себя он теперь зовет Джо. Для него это имя что-то вроде символа свободы, обновления, но остается он самим собой.

Что вообще есть «я», если не непрерывность существования? Он сам этого не понимал до конца. Он знал только –

и я должен был ему поверить, – что на Юпитере он силен и счастлив. Ведь что вызывало возмущения в этих К-

трубках? Простой истерический симптом! Энглси не боялся оставаться на Юпитере – он боялся возвращаться оттуда! Вот я подслушал его мысли, – взволнованно продолжал Корнелиус. – К этому моменту все его существо было сосредоточено на Джо, на здоровом юпитерианском теле, а не на больном обрубке человека на Ю-5. Это определило иную систему импульсов – не настолько чуждую, чтобы они не проходили через фильтры, но достаточно своеобразную, чтобы тут же обнаружить вмешательство. Потому он сразу и заметил мое присутствие. И тут ему открылась истина, так же как и мне… Знаете, что я почувствовал в тот последний момент, когда Джо вышвыривал меня из своего сознания? Нет, не ярость, она уже прошла. Он был груб, но его переполняло только одно чувство – радость. Я

ведь знал, какой сильной личностью был Энглси! Как же я мог подумать, что мозг ребенка-переростка вроде Джо может пересилить его? А врачи-то! Стараются спасти безжизненный придаток, отброшенный за ненадобностью!

Корнелиус замолчал. Его горло совсем охрипло от этой тирады. Он прошелся по комнате, наполняя рот дымом, но не затягиваясь. Прошло несколько минут, и Викен задумчиво спросил:

– Ну хорошо. Вам лучше знать – как вы сказали, вы сами там были. Но что делать дальше? Как нам связаться с

Эдом? Захочет ли он вступить с нами в контакт?

– Конечно, – сказал Корнелиус. – Не забывайте, что он остался самим собой. Теперь, когда на него не давит увечье, он должен стать более общительным. Подождите, вот пройдет новизна встречи с новыми друзьями, и ему обязательно захочется поговорить с кем-нибудь, как с равным.

– Ну, а кто же будет управлять новыми «Ю-

сфинксами»? – спросил Викен с сарказмом. – Например, я вполне счастлив в этом своем теле из мяса и костей. Так что спасибо!

– А разве Энглси был единственным безнадежным калекой на Земле? – спокойно спросил Корнелиус.

Викен разинул рот.