Ключи судьбы

В первые дни месяца сеченя, которые у полян назывался также лютый, Милянка родила дитя. Оказался мальчик – крупный, крепкий и горластый.

– Ох и лют же вопить! – жаловалась Костричка, из-за мальца плохо спавшая.

– Напоминает тебе про блудливость твою! – смеялся воевода над сыном, который считал своим долгом принять виноватый вид. – Вот ты так же под плетью моей вопил!

– Твоя воля, фадир минн[38], хочешь – побей еще раз, а только даром срамить меня незачем – не вопил я!

Серые глаза Мистины впервые сверкнули гневом: упрек в мнимом слабодушии оскорблял его куда больше, чем напоминание о блуде и его последствиях.

– Вопил, я сам слышал! – поддразнивал Свенельд, а на самом деле гордился стойкостью, с какой сын вынес его былой гнев.

Поведи тот себя иначе – Свенельд сердился бы куда дольше и простил куда менее охотно.

Никто из двоих не брал ребенка на руки и не признавал своим: Свенельд досадовал, что его обскакал родной сын, а Мистина из почтительности к отцу предпочел не объявлять вслух о своей победе. Но поскольку Милянка принадлежала Свенельду, то и ребенок молчаливо считался его чадом. Тот случай – когда воевода исступленно хлестал плетью собственного сына, стоявшего перед ним на коленях с опущенной головой, – постепенно забылся, ушел в глубины семейных преданий. Отчасти напоминало о нем лишь имя Лют, что так и укрепилось за ребенком Милянки.

Она умерла, когда сыну было десять лет. И ни мать, ни кто-то из челяди ни разу не посмел даже намекнуть Люту, что с его рождением не все было гладко. Узнав правду теперь, в двадцать шесть лет, он не мог взять в толк, добрую весть сейчас услышал или дурную. Он не сын Свенельда… на самом деле тот ему дед, но от этого он же никуда с дерева рода не денется.

– И значит, Витислава… – начал он, пытаясь уложить в мыслях все эти новости.

– Тебе родная бабка. Сегодня ты получишь жену княжеского рода. И ты происходишь от девы ровно такого же княжеского рода, если не лучше. Драговит ободритский – не какой-то там Унемысл луческий. До сих пор ты вел себя как достойный правнук Драговита. И потому я, знаешь ли, – Мистина усмехнулся и прикоснулся к его плечу, – давно простил себя за тот раз. Ведь иначе тебя бы не было, а я очень рад, что ты у меня есть…

Лют молчал, мысленно будто примеряя нового себя. Разумеется, он все знал о Витиславе, гордости рода, но привык думать, что эта честь не про него. И вот оказалось, что в нем ее кровь, что он имеет право гордиться родством с ободритской княжной лишь чуть меньше, чем Мистина, ее законный сын.

– А если твоя новая жена, – добавил Мистина, – когда-нибудь станет уж очень сетовать, что ей достался незнатный муж, так уж и быть, передай ей то, что я тебе рассказал. Будем надеяться, тайны второго мужа она сохранит лучше, чем первого…

* * *

Когда вдова выходит замуж снова, долгих обрядов, как на первой свадьбе, для нее не проводят. Она ведь уже миновала переход из дев в жены, что пролегает через тот свет, и остается лишь подтвердить ее и нового мужа взаимные права друг на друга. Рода у Величаны больше не было, и сегодня, верхом на той же чалой въезжая в ворота Свенельдова двора, даже имя отца своего, Унемысла луческого, она оставляла снаружи. Мать ей заменяла Эльга, проводившая из своего дома; дядек и братьев – Острогляд с сыновьями и Торлейв. Позади поскрипывал запряженный волом воз с ее коробами и двумя служанками.

Мистина и Лют ждали невесту перед старой Свенельдовой избой. Лют был вымыт, одет во все чистое, в красном кафтане и с лучшим наборным поясом, но от волнения имел замкнутый вид. Не подавая вида, Мистина тоже волновался. Кто бы мог подумать – плод случайного порыва, никому не нужный пащенок дворовой девки сегодня введет в воеводский дом настоящую княгиню. Точно так же, как когда-то сам Мистина ввел Уту, вдову Дивислава ловацкого. Но он был горд за Люта и благодарен рожаницам за его добрую судьбу – которой сам, строго говоря, не заслужил.

Плод его тайного бесчестья сегодня принесет дому немалую честь. С тайным трепетом, будто сам жених, Мистина снял Величану с коня, поцеловал ее и повел в избу.

Здесь все было прибрано, цветная посуда на полках вытерта, медная и бронзовая оковка ларей спешно вычищена. На столе стоял большой кувшин меда и несколько кубков. У дверей толпилась челядь, в том числе и две младшие жены Люта с тремя детьми. Перемила и Ветляна стояли, покорно опустив глаза. Рано или поздно сюда должна была явиться настоящая знатная хозяйка, и им оставалось молить богов, чтобы она не оказалась вздорной и жестокосердной. По женщинам Величана лишь скользнула беглым взглядом, зато улыбнулась, задержавшись на здоровых детских личиках. Ей уже нравились эти дети – продолжение Люта, и она видела в них залог того, что вскоре он и ей подарит такое же милое дитя.

Тишанка прошла вслед за госпожой, держа в руках курицу со связанными лапами и свежий хлеб – приношение чурам, чтобы приняли новую жену.