Ключи судьбы

Ведь она тоже была там! Четырехлетним детищем, на руках у матери… или у служанки… была же у них служанка? У княжьих детей ведь должна быть нянька, как Скрябка у Брани? Кто-то нес ее в той самой толпе, через огонь и дым, навстречу стрелам и клинкам… Как вышло, что мать не упоминала об этом ни разу в жизни? Наверное, ей самой было слишком жутко вспоминать тот день.

– Что случилось с князем? – Отняв ладони от лица, она с мольбой взглянула на Малко.

– Видели люди… – тот не поднимал взгляд от сцепленных ладоней, – что был князь ранен… ударили его русы топором в голову, шелом прорубили… а что дальше – никому не ведомо. Шелом на нем был, но простой самый… Мало было у древлян доспехов… По большей части те, что у Ингоревой дружины взяли. У тех-то у каждого был.

– К-когда… убили их в походе по дань?

– Тогда. Может, русы и не приметили, что князю чуть голову не разрубили. Такая давка была… А потом искали, да не нашли.

– Стало быть… он там так и лежит? – Малуша едва могла говорить от тоски и ужаса. – В гробле?

Малко не ответил и не взглянул на нее.

– Кто ж знает? – промолвил он погодя. – Может, потом достали верные люди… Погребли в тайном месте…

– О Матерь Божья! – Малуша в отчаянии стиснула руки. – И кто же знает… это место тайное?

– А тебе зачем? – Малко бросил на нее беглый взгляд, будто боялся что-то выдать или ранить ее этой острой, как клинок, тоскливой ненавистью в единственном глазу.

– Затем… – В уме Малуши носилось множество мыслей, и она затруднялась выбрать одну. – Надо же… по весне… угостить… как обычай… На Весенние Деды…

– Кто же будет его угощать? – Малко пристально воззрился на нее.

– Родичи… – еле слышно прошептала Малуша, опустив глаза.

– Да разве у него кто остался?

Малуша глубоко вдохнула, но сил не хватило на самое короткое слово: «я». Стыдно было, что почти десять лет своей жизни она даже не знала, что там, у подножия желтой скалы Искоростеня, погиб ее родной отец! Погиб от раны… от огня… задавленный горящими бревнами тына… Сгорел на общей со своим городцом жуткой краде… А она жила среди его убийц, может, и не припеваючи, но безмятежно, будто среди своих.

И вот тут ее вдруг окликнула княгиня… И Малуша вскочила в ужасе, уверенная, что все это – дым пожара, пламя над крышами, крики умирающих во рву – отражается у нее на лице. Хотелось стереть эти мысли рукавом, будто копоть. Едва удержалась.

…Когда княгиня ушла и скрылась за дверью избы, Малуша и Малко снова сели, но беседу не продолжали.

– Вот ведь горе-то мне… – пробормотала наконец Малуша. – Ни могилки не знаю, ни… Был бы… он… в Христову веру крещен, я бы молилась за него. А ведь он не был?

– Откуда там Христова вера? – обронил Малко. – Здесь, в Киеве, говорят, с Аскольдовых времен Христовы люди бывали, а в Деревской земле богов отеческих крепко держатся.

– Был бы он крещен – попал бы в рай за смерть свою страшную. И пусть бы даже были за ним грехи – я бы молилась, и Добрыне б велела, и детям своим наказала, коли Бог пошлет, молиться. Всю жизнь молились бы, бедным бы помогали и отмолили бы. А теперь… и по смерти не повидаться нам больше… Вот ведь горе!

– Малуша! – Перед ней вдруг вырос Добрыня. – Ты чего тут расселась, как на супрядках? Тебя Беляница кличет.

Он стоял, уперев руки в бока, – четырнадцатилетний отрок среднего роста, крепкий, русоволосый. На его румяном круглом лице отражалось недовольство: видно было, кто-то из старших прислал за сестрой. Просить бесполезно – чужого приказа он не отменит.

Со вздохом Малуша встала. Обернулась, хотела сказать: «Ты приходи еще», но не посмела при брате. А Малко, тоже встав вслед за ней, не сводил взгляда с Добрыни.

– Это брат мой, – пояснила она, вспомнив, как собиралась рассказать Добрыне о том, что узнала.

Хотя что она узнала? Почти то же, что рассказал ей Вальга.

Но нет. Не то же. Бредя вслед за Добрыней к девичьей избе, где тот собирался сдать ее на руки Белянице или Векоше, она уносила рассказ Малко, будто дорогой самоцвет на сердце. Красный, как кровь…

* * *

До утра еще оставалось время, но тьма свежей ночи месяца березеня уже таяла. Единственное оконце в спальной клети было отволочено, внутрь просачивались первые вздохи зари. Княгиня Эльга еще спала, но мужчина рядом с ней вдруг повернулся и резко сел.

Эту ночь Мистина провел дурно. Одно неприятное впечатление минувшего дня тревожило его покой, и он сам не понимал почему. Мало ли он видел разных бродяг, побирушек, особенно в последние два года, с тех пор как княгиня приняла Христову веру и стала привечать их? Мало ли он, тридцать лет из своих сорока трех проведший в походах, видел разных калек? Мало ли повидал шрамов – он, сам покрытый разновозрастными отметинами чужого оружия от голеней до лица?