Ключик

— Так ты поэтому сорвался со своего свидания? Боишься, что шкурку попортят? — вскинулась Эмма, отступая.

— Не знаю, о чем ты говоришь, Джимми, — даже не моргнув, твердо ответил лейтенант. — На настоящее свидание я ходил только раз в жизни со своей любимой девушкой, и, насколько мне помнится, оно закончилось, едва начавшись.

Воспоминание о том, как он приглашал ее, и что было после, сжало грудную клетку Эммы, как тисками — так сильно, что едва опять чуть не выдавило предательские слезы. И это помогло вспомнить о злости.

— Вот, значит, как? — Эмма заводилась все больше. — А как же, в таком случае, называются твои романтические встречи с женщинами?

О Господи, она ведь не могла спросить такое? Вот так вот просто взять и ляпнуть подобное. И кому?

— Джимми, таким маленьким наивным девочкам не положено знать, как называется подобное непотребство, — невозмутимо ответил Сеймас, и, вопреки ожиданию, при этом он не выглядел взбешенным.

— Значит, дело, и правда, в этом? В том, что я такая наивная и неопытная, и не могу… ничего?

Каким же жалким писком кажется ее голос.

— Чего, например?

СС издевается над ней?

— Ты сам знаешь! — лицо и уши вспыхнули, и волна стыдливого жара покатилась по телу.

— Даже не представляю! Не скажешь поточнее, о чем речь?

Да, очевидно, он, и правда, решил поглумиться и вогнать ее в убийственное смущение.

— Ты прекрасно знаешь! — Эмма топнула и сжала кулаки.

— Хочешь двинуть мне, малышка? — Сейм шагнул ближе.

— Еще чего! — Эмма отскочила подальше, сохраняя боевую стойку. — Вы ведь мой командир, лейтенант. А я субординацию соблюдаю.

Сеймас демонстративно посмотрел на часы.

— Пять минут первого ночи, — хмыкнув, произнес он. — Ты уже целых пять минут как в увольнительной, мы за территорией, и на мне нет формы. К тому же здесь темно и место уединенное. Так что можешь смело врезать мне и отвести душу, а потом сказать, что не признала меня в темноте, а я не спешил представиться.

— Что за ерунда? — растерянно захлопала ресницами Эмма.

— Вот и я о том же, — Сейм продолжал надвигаться на нее, как сама неизбежность, а она пятилась, буквально заставляя себя переступать ногами, упорно желавшими двигаться в совершенно противоположном направлении. — Черт, девочка моя, мы совершенно одни, впереди у нас целые сутки в свободном полете, так что, давай ты побыстрее уже выскажешь мне все, что хочешь, можешь дать мне по морде, если этого требует твоя душа, и мы, наконец, сможем перейти к примирительным объятьям и поцелуям, потому как я просто сдохну, если не прикоснусь к тебе прямо сейчас, — последние слова мужчина прошептал сиплым шепотом и решительно шагнул к Эмме.

Но девушка опять попятилась и ощетинилась.

— Лейтенант, вам лучше идти и дальше обниматься с вашей блондинкой. Она-то уж точно будет знать, что делать дальше!

О, а еще пусть эта девица подавится насмерть пивом или чем там, или ее постигнет еще какая-нибудь страшная участь!

Эмма замерла в ожидании гнева Сеймаса, но вместо этого он улыбнулся широко и так довольно, словно услышал нечто делающее его абсолютно счастливым.

— Нет у меня никаких ни блондинок, ни брюнеток, ни даже рыжих. У меня есть только ты, маленькая ревнивая девочка. А что нужно делать дальше, я и сам тебе расскажу и покажу, — Сейм подступал ближе, и слова, которые он шептал, казалось, прожигали ее насквозь.

Тело вдруг стало одновременно вялым и непослушным, не способным больше отдаляться от этого мужчины ни на единый сантиметр. И при этом сердце расширилось и билось изнутри о ребра так, будто всерьез было намерено пробить себе путь наружу. Кровь внезапно стала такой горячей, и ее вдруг оказалось так много, что она грохотала в висках и ушах и распирала каждый даже мельчайший сосуд, несясь по телу, как обезумевшая.

— Я видела фото, — собственный голос прозвучал беспомощным шепотом, и Эмме захотелось просто разрыдаться от того, что она опять безвозвратно тонула в Сейме, а ухватиться ей было не за что. Уж в ней-то самой точно не было ничего, что можно было использовать как спасательный круг в этом бушующем море по имени Сеймас.

— Я знаю, — ответил Сейм, останавливаясь прямо напротив Эммы и делая шумный глубокий вдох.

— Ты обнимал ту женщину…

Боже, ну почему она лепечет, как обиженный ребенок, когда должна говорить это гневно и обвиняюще. Ведь так?

— Не-а, — ладони Сейма очень осторожно, будто подкрадываясь, скользнули на ее талию, и Эмма резко вдохнула, как от ожога. — Обнимаю я только тебя. То, что ты видела, и близко не было объятием. Веришь мне?

Ее бестолковая голова кружилась, его мужской запах был концентрированным наслаждением, ее язык отказывался слушаться, а мозг стремительно забывал слова и причины, почему ей нужно быть от этого мужчины как можно дальше.

— А я должна тебе верить? — пробормотала Эмма, глядя в грудь Сейму, потому что знала, что стоит поднять глаза, и она пропадет окончательно.

— Конечно, должна, родная, — губы мужчины едва ощутимо касаются макушки, медленно, но неуклонно начиная путь к ее виску. Горячее дыхание щекочет кожу, заставляя вздрагивать, обреченно признавая, что она хочет Сейма еще ближе.