Ключик

— Сейчас! — девушка, встав к нему спиной, стала раздеваться суетливыми дерганными движениями, тяжело сглатывая от растущего с огромной скоростью кома удушливого смущения. К тому моменту, как на ней осталось только белье, Эмме казалось, что вся ее кожа полыхает багрянцем. Вдохнув, как перед прыжком в ледяную воду, девушка сбросила последнее и обернулась. И от выражения лица Сеймаса ее тряхнуло, как от разряда, и голова тут же очистилась, чтобы через секунду закружиться от совершенно незнакомого, кристально чистого вожделения, что изливалось из взгляда Сейма. Сама тьма, порождение которой сейчас взирало на нее из любимых глаз, просачивалась сквозь ее кожу, заражая концентрированной непобедимой похотью. Девушка облизнула пересохшие губы, чувствуя, как огонь смущения, заставивший полыхать ее кожу, в одно мгновение трансформируется в еще более обжигающее желание. Это совершенно не было похоже на те эмоции, которые Эмма помнила по первому разу. Сейчас не было неуверенности и сомнений. Зато все ее сознание захватила голая потребность, агрессивная и неумолимая, какой только может быть. Практически обнаженный первобытный инстинкт, примитивный и убийственный в своей честной сущности. И при этом абсолютно не ощущавшийся грязным, потому что был щедро разбавлен нежностью, пропитавшей воздух между ними. Только это не была та трепетная нежность их первого раза. Она была такой же мощной, стихийной и требовательной, как все исходящее от умирающего от вожделения монстра. Но это не пугало и не отталкивало Эмму, а совершенно непостижимым образом открывало ей иную собственную сторону. Ту, что ликует, бесстыдно впитывая в себя каждый нюанс чувственного голода своего мужчины. Что купается в огне его похоти, торжествуя от его свирепости, и желает разжечь еще сильнее. Не зная пока даже, как и для чего, но точно смертельно нуждаясь в этом. В еще большей, полной дикости, в абсолютном уничтожении его контроля. Желает повергнуть обоих в абсолютный хаос безумного взаимного обладания.

Эмма сама шагнула ближе к содрогающемуся от возбуждения Сейму, так что ее съежившиеся соски коснулись грубой ткани его странного одеяния. Мужчина опустил голову, глядя на грудь Эммы, и глухо рыкнул, схватившись за вырез на горле и с треском уничтожая последнюю преграду между ними. Эмма с сожалением проследила пальцами засохшие потеки крови от уже зажившего прокола на горле вниз по его груди. Даже от этого легкого прикосновения огромное тело задрожало, и Сейм сжал кулаки и застонал, наклоняясь к самому ее лицу. В мрачных безднах его глаз, сейчас глаз монстра, бушевал убийственной силы ураган, но на самой поверхности в них светилась отчаянная мольба. Монстр, даже находясь во власти всей своей потусторонней дикости, ждал ее позволения. Умирал от нужды в ней, но смиренно ждал. Эмма ничего не могла сделать со слезами, снова хлынувшими по лицу. Она взяла Сейма за руку и заставила войти с ней в озеро. Уровень воды едва доходил Сейму до груди, и она, возможно, и была холодной, но только сказать этого девушка не могла бы. Этого она просто не заметила. Дно озера было сплошь покрыто низкими светящимися водорослями, и от этого их тела окружило мягкое сияние. Так, словно они вошли в полупрозрачное жидкое золото. Эмма не стала останавливаться, медлить и продлевать их взаимные мучения. Они просто развернулась спиной к Сейму, готовясь к боли, как в прошлый раз, которая на самом деле не имела в их ситуации никакого значения. Она бы терпела сколько угодно, пусть бы она вовсе разорвала ее тело, лишь избавить Сеймаса от страданий. Он их не заслужил. Зажмурив глаза, девушка опустила руку, проскальзывая между их телами, и вздрогнула, впервые коснувшись мощной пульсирующей плоти своего мужчины, намереваясь просто направить в себя. Но Сеймас, поняв, что она хочет сделать, издал гневный вопль, который заметался, сто раз отражаясь от сводов пещеры. Он как невесомую тростинку развернул ее к себе, поднимая золотистые волны вокруг них. Теперь в глазах мужчины и монстра была глубокая обида, будто она нечаянно ранила и уязвила его. И Эмма поняла, что он не хочет ее жертвы, она не нужна ему. Монстр не хотел быть тем, кому дают подачку, едва вынося, даже если она основа его выживания. Он хотел быть таким же любимым, как и его вторая человеческая половина. Пусть его желания были неистовыми и почти грубыми, но он жаждал, чтобы и она этого хотела так же сильно. И искал это сейчас в ее глазах.