— А мне не стыдно было, когда я голышом перед тобой светился? — возразил Сейм. — Ничего, стерпел, и ты потерпишь.
Лейтенант развернул девушку к себе и поднял на руки. Быстрым шагом он двинулся к зданию казармы. Эмма смотрела снизу на мужчину и видела, как гневно прищурены его глаза, и челюсти сжаты так, что желваки выпирали, придавая еще большей жесткости резким чертам его лица. На мощной шее и посреди лба бешено пульсировали вздутые вены. Но при этом руки, способные крушить все вокруг, держали с поразительной бережностью и нежностью. Даря не только помощь и опору. Наполняя ее чувством безопасности и уверенности в том, что он будет рядом. Такой, что, однажды родившись и напитавшись настоящим доверием, не покидает уже никогда. Все это вместе дарит бесценное знание — сильнее разума и логики, не поддающееся осмыслению. Знание о том, что именно этот человек — единственный, рожденный только для тебя. Тело было словно ватным, разум — будто пьяным и не способным удержать глупый язык неподвижным.
— Если бы у меня был шанс провести с кем-то всю мою жизнь, я бы выбрала только тебя, — пробормотала девушка и, протянув дрожащую руку, провела по плотно сжатым губам Сейма.
Головокружение делало все каким-то нереальным, и говорить подобное было легко и не стыдно.
Черты лица мужчины чуть смягчились, и он сдержанно улыбнулся Эмме.
— Это радует. Потому что ты и так проведешь только со мной всю свою жизнь. И никакого выбора у тебя нет, и никогда не было. Ты моя, Джимми. Моей навсегда и останешься, — ответил Сейм и поймал пальцы Эммы губами.
— Да чтоб я сдох! — пробормотал рядом Кирос.
ГЛАВА 19.
Сеймас внес Джимми в ее отсек и уложил на постель. Девушка выглядела слабой и отрешенной от всего происходящего. Так, словно физическая слабость отобрала у нее способность испытывать эмоции. После неожиданной вспышки откровения это было особенно отчетливо. И хотя слова Джимми о том, что она выбрала бы его, будь у нее возможность, захлестнула и самого Сейма, и его монстра настоящим ликованием, мужчина понимал, что торжествовать пока нет причин. Во — первых, Джимми в этот момент сложно было назвать на 100 процентов адекватной. А во-вторых, существовало еще столько обстоятельств и препятствий, которые нужно преодолеть, чтобы иметь возможность просто счастливо и облегченно улыбаться от подобных слов любимой женщины. Право радоваться и радовать Джимми еще нужно было отвоевать, неважно какими средствами. И его интуиция подсказывала, что это странное недомогание Джимми словно запустило обратный отсчет оставшегося у них времени, за которое Сейму нужно решить, как же все-таки быть.
— Кир, останься с Джимми, пока Пич не придет, — приказал Сейм. — Мне нужно переговорить кое с кем.
— Да без проблем, — охотно согласился блондин.
— Нет, пожалуйста! — вяло запротестовала Джимми. — В этом нет необходимости.
— Одна ты не останешься. Не переживай, Джимми, Кир будет паинькой и даже ни разу не ляпнет ничего неподобающего! — с нажимом произнес лейтенант и пристально посмотрел на Кироса.
— А, типа, раньше я только и делал, что нес похабщину, — наигранно поджал губы Кир, но Сейм продолжал давить на него взглядом, и тот сдулся и махнул рукой. — Ой, ну ладно, клянусь моим правым яй… то есть глазом, что буду сказки тебе, маленькая птичка, рассказывать, пока командир не вернется, или пока ты не уснешь. Так сойдет?
— Вполне. Постараюсь вернуться как можно скорее.
Лейтенант укрыл девушку и, прежде чем уйти, окинул ее долгим тоскующим взглядом. Джимми свернулась клубком, будто одинокий оставшийся без матери котенок. Такой она выглядела еще меньше и настолько нереально хрупкой, что даже не верилось, что она настоящая живая девушка. Монстр заурчал внутри, наполняя грудь Сейма уже привычным жадным благоговением и нестерпимым желанием окружить собой, прильнуть, обернуться вокруг, отбивая у всего остального мира. И так и лежать часами и днями, впитывая тепло, и насторожено оскалившись, защищая, как мифический дракон свою драгоценность. Но он должен был уйти, потому что монстр с его примитивными инстинктами не смог бы защитить Джимми от того, что ей грозит. Для этого требовался опыт и мозги, а не стихийная грубая сила. Покосившись на Кироса, с удобством устроившегося на подоконнике, лейтенант встретил очень серьезный взгляд друга. Кир мог сколько угодно дурачиться и пошлить, но в его преданности и умении четко и адекватно оценивать ситуацию Сеймас не сомневался. То, что Кирос никогда не давал никому, кроме него, увидеть другую, настоящую часть себя, тонко чувствующую и тоскующую, никогда не могло обмануть лейтенанта. Так же, как и за стальной маской, которую Сейм являл всему миру, Кир всегда видел его самого. Кирос кивнул ему, ободряя и понуждая действовать, и слов им не было нужно.