Клодиус Бомбарнак. Кловис Дардантор: [Романы]

Обед в гостинице опять прошел невесело. У сотрапезников, судя по всему, было чемоданное настроение. И все же за десертом перпиньянец решился, наконец, преподнести изящные восточные туфельки мадемуазель Элиссан.

— Это вам на память о Тлемсене, дорогая Луиза! — сказал он.

Мадам Элиссан одобрила улыбкой трогательное внимание со стороны бывшего земляка, а в группе Дезиранделей мать Агафокла обиженно поджала губы, а отец недоуменно пожал плечами. Лицо девушки посветлело, в глазах просияла радость.

— Благодарю, месье Дардантор, — промолвила она. — Вы позволите мне поцеловать вас?

— Черт возьми… ради этого я их и купил! За каждую туфельку — поцелуй!

И Луиза от души обняла месье Дардантора.

ГЛАВА XV,

в которой выполняется, наконец, одно из условий,

требуемых статьей триста сорок пять

гражданского кодекса

Наверное, пришло время завершать путешествие, столь продуманно организованное Компанией алжирских железных дорог. Так хорошо начатое, кончиться оно могло весьма печально — во всяком случае, для группы Дардантора.

И на заре 21 мая туристы в сопровождении агента Дериваса, проводника Моктани и его помощников отбыли из Тлемсена в направлении Сиди-бель-Аббеса. Караван уходил, сократившись наполовину, поскольку некоторым экскурсантам захотелось продлить пребывание в городе, вполне заслуживавшем того.

В отряде перпиньянца находился и месье Эсташ Орьянталь, явно торопившийся в Оран. И месье Дардантор с друзьями ничуть не удивились бы, узнав, что монтелимарский звездочет вознамерился составить научный доклад об экскурсии, хотя пользовался в походе только подзорной трубой, в то время как остальные инструменты мирно покоились в чемодане.

Теперь в распоряжении туристов оставалось только два шарабана. В первом ехали женщины и месье Дезирандель, во втором — месье Орьянталь, Агафокл, уставший от строптивого мула, Патрик и два слуги-туземца. В последний экипаж уложили и багаж с запасом провизии — для завтрака во время перехода от Тлемсена до деревни Ламорисьер, где предстояла ночевка, и для утренней трапезы на следующий день, по дороге из Ламорисьера в Сиди-бель-Аббес, куда проводник рассчитывал прибыть к восьми часам вечера.

Месье Дардантор и Моктани не расставались с верблюдами — животными славными, не заслуживавшими жалоб. Точно так же довольны были своими лошадьми и парижане, не без сожаления распрощавшиеся с ними по окончании караванного пути.

От Тлемсена до Сиди-бель-Аббеса шла чудесная, легко преодолеваемая за два дня, шоссейная дорога протяженностью девяносто два километра, пересекавшая в Тлелате тракт, пролегший между городами Оран и Алжир.

Караван двигался по местности более разнообразной, чем пройденный им район между Сайдой и Себду. Правда, лесов здесь было меньше, но этот недостаток компенсировался обширными сельскохозяйственными угодьями и причудливыми извивами притоков Иссера — одной из крупнейших рек Алжира, своего рода артерии, несшей жизнь этому краю, где отлично произрастал хлопчатник, орошаемый водами Великого Плато и Телля.

Как же изменилось за последние дни душевное состояние туристов! Если во время поездки по железной дороге они были дружны, то после путешествия по трактам и тропам во взаимоотношениях экскурсантов наступило явное охлаждение. Дезирандели и мадам Элиссан, сидя в шарабане, переговаривались между собой отнюдь не в любезной манере, и Луизе приходилось выслушивать малоприятные суждения. Марсель и Жан, погруженные в скорбные мысли, следовали молча за перпиньянцем и, когда он останавливался, поджидая их, нехотя отвечали ему.

Невезучий Дардантор! Казалось, все против него: Дезирандели — потому что их друг не внушил Луизе симпатию к Агафокл у, мадам Элиссан — поскольку перпиньянец не смог убедить ее дочь вступить в давно задуманный брак, Марсель — из-за того, что его спас тот, кого должен был бы спасти он сам, Жан — по той же причине! Короче, Кловис Дардантор оказался восседавшим на верблюде козлом отпущения. Единственным верным ему человеком оставался Патрик, который всем своим видом говорил господину:

«Вот до чего дошло! Ваш слуга не ошибался!»

Но Патрик не стал высказывать эту мысль в отточенной литературной форме, опасаясь дарданторовской отповеди, способной оскорбить его до глубины души.

В общем, этот добрый перпиньянец вполне мог послать всех к чертовой матери!