Клодиус Бомбарнак. Кловис Дардантор: [Романы]

И — поверите ли вы? — живой фарфоровый болванчик дает нам понять, что, с юридической точки зрения, было бы легче примириться с гибелью сотни пассажиров, чем найти для мошенника смягчающие вину обстоятельства.

О, не он первый так рассуждает! Как это нам знакомо: пусть лучше мир перевернется, но принцип восторжествует!

Короче говоря, мы ничего от него не смогли добиться. Дело пойдет законным порядком. Кинко будут судить за мошенничество.

Уходим, не дождавшись, пока у господина Катерна иссякнет запас морских и актерских ругательств, которые он обрушивает на голову бездушного чиновника.

Что делать?

— Могу вас уверить, господа,— говорит Пан Шао,— что не пройдет и двух часов, как несчастного Кинко приведут к окружному судье и тот не замедлит вынести приговор. Вполне возможно, что, кроме тюремного заключения, он получит еще бамбуковые палки.

— Только этого не хватало! — восклицает первый комик, всплеснув руками.— Тогда бы его постигла участь дурачка Зизеля из оперетки «Если бы я был королем!».

— Вот именно,— отвечает Пан Шао,— уж я-то знаю, как вершится суд и расправа в Поднебесной империи.

— Этому безобразию надо помешать,— говорит майор Нольтиц.

— Или, по крайней мере, попытаться,— замечает Пан Шао.— Поручите мне быть защитником Кинко на суде, и пусть я потеряю лицо[105], если не добьюсь облегчения его участи!

Это лучшее и, пожалуй, даже единственное, что можно сделать. Мы берем экипаж и минут через двадцать подъезжаем к довольно жалкому домику. Здесь находится окружной суд.

Собралась целая толпа. Дело получило широкую огласку. Все уже знают, что в багажном вагоне Трансазиатского поезда проехал «зайцем» какой-то чудак, умудрившийся просидеть в ящике всю дорогу от Тифлиса до Пекина. Всем хочется взглянуть на этого ловкача, но никто не знает, что мошенник проявил себя настоящим героем.

Вот он, наш храбрый Кинко! Его стерегут двое дюжих полицейских, с желтыми, как айва, лицами, готовых по первому приказанию судьи отвести узника в тюрьму и дать ему по пяткам столько дюжин бамбуковых палок, сколько заблагорассудится вершителю правосудия.

Кинко растерян и смущен, что совсем не вяжется с его решительным характером. Правда, увидев нас, он несколько приободрился и глаза стали менее грустными.

За судейским столом сидит смешной человечек в очках, а перед ним стоит ломовой извозчик и что-то долго и пространно излагает. По-видимому, он дает свидетельские показания. Чиновник качает головой с видом далеко не утешительным для обвиняемого, который, при всем желании, ничего не сможет сказать в свое оправдание, так как ни слова не понимает по-китайски.

Но вот к столу подходит Пан Шао. Судья его знает и любезно удыбается, ведь он сын богатого пекинского купца, владельца большой чайной фирмы.

С каким пафосом и красноречием выступает наш молодой адвокат! Он трогает публику рассказом о нашем путешествии и сопровождавших его приключениях, предлагает заплатить железнодо-рожной компании все, что ей причитается...

Но, к великому огорчению, судья не может на это согласиться. Он считает, что компании был нанесен не только материальный ущерб, но и моральный и т. д.

Тут Пан Шао еще больше воодушевляется, и хотя мы ничего не понимаем из его речи, но догадываемся, что он говорит о мужестве Кинко, о том, как он едва не погиб, спасая поезд и пассажиров. И, наконец, следует последний и самый веский аргумент: ведь подсудимый спас от разбойников императорские сокровища!

Но никакое красноречие и никакие факты не в силах воздействовать на безжалостного чиновника, который за всю свою долгую службу не оправдал, вероятно, и десяти подсудимых. Он согласен избавить преступника от палочных ударов, но должен посадить его на полгода в тюрьму и взыскать за проезд от Тифлиса до Пекина. Затем, по знаку этой «карательной машины», бедного Кинко уводят.

Делом румына занялись газеты: пекинская «Ши-Бао» и тянь-цзинская «Чайниз-Гаймс», они потребовали помилования молодого человека. Его необычная история была доведена до сведения богдыхана одновременно с прошением Пан Шао. И, таким образом, китайский император узнал, что принадлежащее ему золото и драгоценные камни не попали в руки разбойников только благодаря самоотверженности Кинко, который — клянусь Буддой! — заслуживает не тюрьмы, а награды.

И представьте себе, подвиг Кинко был оценен в пятнадцать тысяч таелей, то есть в сто тысяч франков! Сын Неба в порыве великодушия послал ему означенную сумму вместе с помилованием.

Я не берусь описывать радость, ликование и всеобщий восторг, которые вызвала эта новость. И ни один язык в мире, даже китайский, со всеми его цветистыми оборотами, метафорами, не в силах выразить чувств хорошенькой Зинки Клорк.

А теперь, с позволения читателей «XX века», расскажу в нескольких словах о моих спутниках.