Клок-Данс

Сосед, живший по другую сторону от дома миссис Минтон, заглянул после ужина, когда Уилла, Шерил и Аэроплан смотрели «Космический мусор». Питер вроде бы тоже смотрел («Ну пожалуйста!» – упрашивала его Шерил, и Уилла ее поддержала: «Попытайся, дорогой»), но как-то без души, то и дело отвлекаясь на мобильник. И когда позвонили в дверь, он тотчас вскочил:

– Я открою!

Шерил включила паузу, на полуслове оборвав разговор двух пришельцев, Аэроплан сопроводил Питера в прихожую. Вернулись они вместе с долговязым, седым, краснолицым мужчиной лет шестидесяти в линялой ковбойке с подвернутыми рукавами и серых штанах, пузырившихся на коленях.

– Добрый вечер, – скрипуче поздоровался он. – Привет, Шерил.

– Привет, Бен!

Человек подошел к Уилле и протянул руку:

– Я Бен Голд. А вы, значит, та самая дама, что аж из Аризоны приехала позаботиться об этой юной леди.

Уилла представилась. Когда Бен Голд улыбался, его и без того узкие глаза под припухшими веками превращались в щелки. Залапанные стекла очков в прозрачной розоватой оправе напомнили Уилле о недотепах-ботаниках ее школьной поры.

– Нынче я проведал Денизу и обещал ей заглянуть к вам – узнать, как вы тут справляетесь, – сказал Бен.

– Спасибо, у нас все чудесно. Как там Дениза?

– Прекрасно, она в хороших руках. С ее хирургом я когда-то учился в мединституте. Он не особо тактичен с пациентами, но дело свое знает.

– Так вы медик? – Вот уж не скажешь, подумала Уилла, но вдруг поняла, что как раз он-то и похож на врача – в нем угадывалась этакая лукавая отрешенность.

– Скромный лекарь, – ответил Голд.

– Бен принимает на дому, – встряла Шерил. – У него там маленький кабинет в пристройке.

– Если что, Дениза обратится ко мне, – сказал Бен. – Но, думаю, обойдется без осложнений.

– Не желаете выпить? – вдруг спросил Питер.

Интересно, что он собирается предложить? – удивилась Уилла, поскольку запас спиртного Денизы ограничивался бутылкой шардоне в холодильнике.

– Нет, спасибо, – отказался Бен. – Пойду что-нибудь сготовлю на ужин. А то я, как всегда, припозднился.

– У нас были свиные отбивные! – сообщила Шерил.

– А я угощусь консервированным перцем. – Он повернулся к Уилле: – Я в триста шестом доме, обращайтесь в любое время.

– Спасибо, буду знать.

Питер и Аэроплан пошли проводить гостя, Уилла и Шерил, вернувшись на кушетку, продолжили киносеанс. Один пришелец поведал другому, что земляне проявляют странное равнодушие к противоположному полу: «На целую неделю мы оставили розовощекого мужчину в фартуке наедине с блондинкой на высоких каблуках, но они ни разу не совокупились». Шерил покатывалась со смеху, хотя, по ее собственному признанию, уже много раз видела эту серию.

– Вы пропустили самое интересное! – воскликнула она, когда Питер вошел в комнату.

– Уж как-нибудь совладаю с огорчением.

Аэроплан запрыгнул на кушетку, но Питер не вернулся на свое место.

– Отмотать назад? – спросила Шерил.

– Не стоит беспокоиться.

У Питера чирикнул мобильник, и он отошел в сторону, читая сообщение.

– Так не поймешь, в чем там дело, если все время отвлекаться, – сказала Шерил.

– Ничего, он сориентируется, – успокоила Уилла.

– Но эта серия уже закончилась! – Шерил привалилась к стене, выронив пульт на колени, и не шелохнулась, когда после финальных титров на экране возникло приглашение к следующей серии (господи, сколько же их?). – Терпеть не могу эсэмэски.

– Я тоже. – Уилла не очень-то умела их отправлять и даже электронной почтой пользовалась в самом крайнем случае.

– Маме сообщения приходят без конца. Только ее телефон дилидонкает.

– А мне нравится, что у Питера чириканье. Напоминает, как отец будил меня по утрам. Он всегда насвистывал две веселые нотки, похожие на вступление к «Дикси».

– Или на «Эй, Джуд», – подумав, сказала Шерил.

– Да, верно. Но тогда Пол Маккартни еще не написал эту песню.

– И эсэмэски еще не придумали.

– Это уж точно.

Уилла чуть подалась к девочке и вдохнула приятный запах попкорна от ее волос.

Наверное, это воспоминание об утреннем посвисте отца и не давало уснуть. «Фьють-фьють!» звучало в ушах, и перед мысленным взором возникало милое спокойное лицо, озаренное доброй улыбкой. Вот он стоит в дверях спальни, слегка согнув колени и склонив голову набок, точно неуклюжая, длинноногая водоплавающая птица.

Все детство Уилла жутко боялась, что отец вдруг умрет, и потом, когда это все-таки случилось, никак не могла принять, что его больше нет. Он упал перед домом, выходя из машины; слава богу, что не в своей одинокой подвальной мастерской. В чем-то смерть его стала даже большим потрясением, чем смерть Дерека. Он был такой спокойный и надежный, на него можно было положиться, когда у матери случались закидоны.

Сейчас мысль о ней отозвалась тянущей болью утраты; Уилла часто ловила себя на том, что скучает по ее робкому взгляду исподлобья, когда она за что-нибудь просила прощенья, по ее заливистому девичьему смеху и высокому звонкому голосу: «Напиши мне письмецо и отправь по почте…»