Записка бабе Аве выглядела так: "Бабушка, я на торжестве, приду не скоро!". Почему-то Ксюше вспомнилось, пришло на ум это слово - "торжество". Наверно, слишком роскошное. Для мероприятия, которое и представить-то толком не можешь... Но вспомнилось, понравилось, так и написала. И уж очень хотелось прийти не скоро. Чтобы слушали и слушали, говорила и говорила. Она бы даже перед Викой теряться не стала. И, может быть, Вика оставила бы этот снисходительный тон!.. Но это всё так, заодно. Главное - "грун".
- Грун-грун-грун, ты игрун, говорун и... грызун! - эту и прочие бессмыслицы напевала Ксюша, переодеваясь.
Она нарядилась. Зелёные колготки поменяла на малиновые, чёрный сарафан - на жёлтый. Будь бабушка дома, эта гамма вряд ли бы изменилась. Бабушке нравилось, когда вот так, "яркенько". А Ксюше казалось, что так она значительней. Значительней - потому что заметней...
За подарком заходить не стала. Перехотела. Разве не глупо хватать впопыхах что-нибудь ненужное? Зачем? Когда есть нужное. Это, конечно, в духе "Лучший мой подарочек - это я!", ну а чем, собственно, плох этот дух? Ксюша подарит свою новость. Даже, пожалуй, тайну. Жаль, конечно, что свою уверенность ей не подарить - уверенность в том, что это существо существует, а не просто нарисовано, нарисовать-то всё что угодно можно!.. Существует или, во всяком случае, существовало. В тот момент, когда его рисовали... Так всё-таки существует или существоваЛО? Вот так, в прошедшем времени?..
Ксюша остановилась как вкопанная. А ведь действительно - картина могла быть нарисована бог знает в каком году! Гарифовна же сказала: учителю за восемьдесят...